ПИСАРЕВ ДМИТРИЙ ИВАНОВИЧ

1840-68), публицист, критик. С начала 1860-х гг. ведущий сотрудник журнала "Русское слово". В 1862-66 заключен в Петропавловскую крепость за антиправительственный памфлет. В начале 1860-х гг. выдвинул идею достижения социализма через индустриальное развитие страны ("теория реализма"). Пропагандировал естествознание, которое считал не только средством просвещения, но и производительной силой. С нигилистических позиций оценивал значение творчества А. С. Пушкина для современности.

Смотреть больше слов в «Энциклопедии История отечества. Большой Российской энциклопедии»

ПИТИРИМ →← ПИМЕН

Смотреть что такое ПИСАРЕВ ДМИТРИЙ ИВАНОВИЧ в других словарях:

ПИСАРЕВ ДМИТРИЙ ИВАНОВИЧ

даровитый критик, родился 2 октября 1840 г. в родовом селе Знаменском, на границе Орловской и Тульской губерний. До 11 лет он рос в семье единственным ... смотреть

ПИСАРЕВ ДМИТРИЙ ИВАНОВИЧ

Писарев Дмитрий Иванович [2(14).10.1840, с. Знаменское, ныне Липецкой области, ‒ 4(16).7.1868, Дуббельн, ныне часть г. Юрмала Латвийской ССР, похоронен... смотреть

ПИСАРЕВ ДМИТРИЙ ИВАНОВИЧ

Писарев Дмитрий Иванович — даровитый критик, родился 2 октября 1840 г. в родовом селе Знаменском, на границе Орловской и Тульской губерний. До 11 лет он рос в семье единственным любимым сыном; воспитывался под влиянием матери — бывшей институтки; к 4-летнему возрасту уже читал и бегло говорил по-французски. Мальчику пресечены были всякие сношения с крепостным народом; его готовили к блестящей светской карьере. Во время ученья в гимназии (в СПб.) П. жил в доме дяди и воспитывался на его счет, окруженный тою же барской обстановкой, как и в деревне. Он отличался образцовым прилежанием, беспрекословной покорностью старшим, по его собственному выражению, "принадлежал к разряду овец" и в 16 лет окончил курс с медалью, но с крайне посредственными знаниями и весьма невысоким умственным развитием. В автобиографической статье "Наша университетская наука" П. рассказывает, что при окончании гимназии любимым его занятием было раскрашивание картинок в иллюстрированных изданиях, а любимым чтением — романы Купера и особенно Дюма. "История Англии" Маколея оказалась для него непреодолимой, критические журнальные статьи производили впечатление "кодекса иероглифических надписей"; русские писатели были известны юноше только по именам. На историко-филологический факультет П. поступил не по сознательному выбору, а с единственной целью избежать ненавистной ему математики и юридической сухости. В университете П. томится под гнетом схоластики, именуемой чистою наукой, вынужден переводить нем. книгу, содержание которой ему недоступно и неинтересно ("Языкознание Вильгельма Гумбольдта и философия Гегеля"), изнывать над переводом Страбона или по рекомендации профессора удовлетворять свое влечение к истории изучением первоисточников и чтением энциклопедического словаря. Впоследствии П. находил, что даже чтение "Петербургских" или "Московских ведомостей", отнюдь не блиставших литературными достоинствами, принесло бы его умственному развитию гораздо больше пользы, чем первые два года университетской науки. Литературное образование также мало двигалось вперед: П. успел только познакомиться с Шекспиром, Шиллером, Гете, имена которых беспрестанно пестрели у него на глазах во всякой истории литературы. На третьем курсе П. принимается за литературную деятельность в журнале для девиц — "Рассвет". На его обязанности лежит вести библиографический отдел; в первый же год сотрудничества он дает отчет о "Обломове и Дворянском гнезде". "Библиография моя, — говорит П., — насильно вытащила меня из закупоренной кельи на свежий воздух". Университет оставляется с этих пор совершенно в стороне; П. решает не покидать литературного поприща. Библиографическая работа в девичьем журнале не могла, однако, отличаться особенной свободой. П. узнавал много фактов, запоминал чужие идеи, но лично оставался по-прежнему в разряде овец. В статье "Промахи незрелой мысли" "довольно крутой переворот" в умственном своем развитии П. относит к 1860 г, а в статье "Наша университетская наука" эпохой "умственного кризиса" называет лето 1859 г. Последнее определение следует признать более точным. Этим летом разыгралась романическая драма, глубоко потрясшая П., — несчастливая любовь к двоюродной сестре. Ни сам предмет увлечения, ни родственники не сочувствовали этой страсти, и П. пришлось пережить жестокую борьбу с неудовлетворенным чувством. Страдание сделало для идейного движения П. гораздо больше, чем его книжные опыты. В одном из писем к матери он ставит свою сердечную неудачу в непосредственную связь с своими новыми настроениями. "Я решил, — пишет он, — сосредоточить в себе самом все источники моего счастья, начал строить себе целую теорию эгоизма, любовался на эту теорию и считал ее неразрушимою. Эта теория доставила мне такое самодовольствие, самонадеянность и смелость, которые при первой же встрече очень неприятно поразили всех моих товарищей". "В порыве самонадеянности" он взялся за вопрос из науки, совершенно ему чуждой. Это показывает, какую большую роль в миросозерцании П. играли аффекты. В его жизни нет истории нравственного мира, постепенно, шаг за шагом, вырабатывающего свое содержание, а есть ряд взрывов, немедленно отражающихся на идейном процессе писателя. Вчерашняя "овца" сегодня чувствует себя "Прометеем". Идиллическая покорность старшим внезапно сменяется неограниченным скептицизмом, доходившим до отрицания Солнца и Луны. Вся действительность производила на юношу впечатление мистификации, а его <i>Я</i> возрастало до грандиозных размеров. В припадке мании величия П. принялся за изучение Гомера с целью доказать одну из своих "титанических идей" о судьбе древних. Мания окончилась настоящим умственным недугом; П. поместили в психиатрическую больницу. Здесь он два раза покушался на самоубийство и затем, спустя 4 месяца, бежал. Его увезли в деревню; здоровье его восстановилось, но некоторые "странности и чудачества" (выражения г. Скабичевского) остались до конца жизни; осталась и привычка к самым решительным толкованиям. Позднейший излюбленный предмет П. — естествознание — всякий раз грозил ему промахами и неосновательными увлечениями, когда популяризатор брал на себя смелость сказать свое слово в каком-нибудь научном споре: достаточно вспомнить статью "Подвиги европейских авторитетов", уничтожавшую презрительной иронией Пастера во имя будто бы научной истины о произвольном зарождении. Весной 1861 г. П. кончил курс в университете, получив серебряную медаль за рассуждение "Аполлоний Тианский". Еще раньше в "Русском слове" (под ред. Благосветлова) был напечатан П. перевод поэмы Гейне "Атта Троль", а вскоре началось усиленное сотрудничество П. в этом журнале, хотя еще в апреле 1861 г. П. искал сотрудничества в "Страннике", органе более чем консервативном. Когда П. впоследствии укоряли за этот шаг, он оправдывался тем, что до близкого знакомства с Благосветловым "не имел понятия о серьезных обязанностях честного литератора". Сотрудничество в "Русском слове" было для П. разрывом с ближайшими университетскими товарищами, считавшими публицистику изменой науке. "Беззаботно и весело пошел П. по скользкому пути журналиста" и обнаружил изумительную деятельность, поставляя в год до 50 печатных листов. Весной 1862 г. П. подвергся преследованию за статью, напечатанную в подпольном журнале, был посажен в крепость и оставался в заключении более 4 лет; но писательство его не прекращалось, а наоборот, развивалось еще энергичнее, так как оно являлось единственным делом и развлечением заключенного. П. не жаловался на свое положение и находил в нем даже ту хорошую сторону, что оно располагает к сосредоточенности и серьезной деятельности. В первые два года работы в "Русском слове" П. является по нравственному миросозерцанию эпикурейцем, не лишенным точек соприкосновения с эстетикой. Он "уважает" Майкова, как "умного и развитого человека, как проповедника гармонического наслаждения жизнью". Эта проповедь именуется "трезвым миросозерцанием" (ст. "Писемский, Тургенев и Гончаров"). Пушкин, столь ненавистный П. впоследствии, теперь для него автор романа, стоящего "наряду с драгоценнейшими историческими памятниками", и вместе с Ульрихом фон-Гуттеном, Вольтером, Гете, Шиллером образец публициста. Характернейшая статья этого периода — "Базаров". П. так увлекся романом Тургенева, что сознается в "каком-то непонятном наслаждении, которого не объяснить ни занимательностью рассказываемых событий, ни поразительной верностью основной идеи"; оно вызвано, следовательно, только <i>эстетическими чувствами</i> — "кошмаром" позднейшей критики П. Он превосходно понимает сильные и слабые стороны базаровского типа, подробно указывая, где Базаров прав и где он "завирается". П. понимает и источник "завирательства": крайний протест против "фразы гегелистов" и "витания в заоблачных высях". Крайность понятна, но "смешна", и "реалистам" надлежит вдумчивее относиться к самим себе и не провираться в пылу диалектических сражений. "Отрицать совершенно произвольно, — говорит П., — ту или другую естественную и действительно существующую в человеке потребность или способность — значит удаляться от чистого эмпиризма... Выкраивать людей на одну мерку с собой значит впадать в узкий умственный деспотизм". Этими словами П. впоследствии пользовались его противники, когда он принялся "разрушать эстетику". Теперь П. еще не безусловный поклонник Базарова, каким он скоро станет; он признает его "человеком крайне необразованным", стоит за "безвредные (т. е. эстетические) наслаждения" и не согласен с Базаровым, будто человек осужден жить исключительно "в мастерской"; "работнику надо отдохнуть", "человеку необходимо освежиться приятными впечатлениями". В заключение П. восхищается автором романа как <i>художником</i>,<i> </i> "человеком бессознательно и невольно искренним" — следовательно, признает бессознательное творчество, также один из "кошмаров" его в будущем. Помимо явно эстетических тенденций, П. в этот период проявляет и культурное миросозерцание, совершенно отличное от позднейшего. Обсуждая взаимные отношения личности и среды, П. решающей силой считает среду, общество: отдельные личности "не заслуживают порицания", как продукты окружающих условий. Отсюда — великий интерес художественных типов, в которых воплощены люди мелкие, бессильные и пошлые: они — иллюстрация общественной атмосферы. Собственно "писаревских идей" за это время высказывается им еще немного. П. восстает против умозрительной философии, стоит за удовлетворение нужд толпы "простых смертных", т. е. за демократизацию и полезность знания. Все это — доказательство истины, удачно формулированной самим критиком: "у нас всегда случается, что юноша, окончивший курс учения, становится тотчас непримиримым врагом той системы преподавания, которую он испытал на себе самом". П. подвергает жестокой критике классическую систему и доходит до проповеди естествознания как основы гимназической программы (впоследствии П. круто изменит свое мнение и потребует удаления естественных наук из гимназического курса). Перемена атмосферы ясно чувствуется со статьи "Цветы невинного юмора". Здесь резко поставлен вопрос о всеобъемлющей культурной роли естествознания; идея Бокля царит безраздельно и неограниченно; естествознание — "самая животрепещущая потребность нашего общества", популяризация естественных наук — высшее назначение "мыслящих людей". В следующей ст., "Мотивы русской драмы", та же идея выражена очень образно: молодежь должна проникнуться "глубочайшим уважением и пламенной любовью к распластанной лягушке... Тут-то именно, в самой лягушке, и заключается спасение и обновление русского народа". Новое миросозерцание раскрывается во всей полноте в ст. "Реалисты". Это миросозерцание — не что иное, как всестороннее развитие идей и психологии Базарова. Автор неоднократно ссылается на тургеневского героя, отождествляет его с понятием "реалист", противопоставляет "эстетикам" и даже Белинскому. Определение "строгого и последовательного реализма" как "экономии умственных сил" подтверждается раньше опровергнутым изречением Базарова насчет природы — мастерской. Отсюда идея полезности, идея того, что <i>нужно.</i> А нужны прежде всего пища и одежда; все остальное, следовательно, "потребность вздорная". Все вздорные потребности можно объединить одним понятием: <i>эстетика.</i> "Куда ни кинь — везде на эстетику натыкаешься"; "эстетика, безотчетность, рутина, привычка — это все совершенно равносильные понятия". Отсюда необозримый ряд темных сил, какие надлежит уничтожить реалисту: пигмеи, занимающиеся скульптурой, живописью, музыкой, ученые фразеры вроде "сирен" — Маколея и Грановского, пародии на поэтов вроде Пушкина. "Стыдно и предосудительно уходить мыслью в мертвое прошедшее": поэтому пускай "проходят мимо" Вальтер Скотт с историческим романом, Гриммы, русские ученые с их исследованиями народного творчества и миросозерцания, даже вообще "древний период русской литературы". П. оговаривается, что "реалисты" понимают <i>пользу</i> не в том узком смысле, как думают их "антагонисты". П. допускает и поэтов только с тем условием, чтобы они "ясно и ярко раскрыли пред нами те стороны человеческой жизни, которые нам необходимо знать для того, чтобы основательно размышлять и действовать". Но эта оговорка нисколько не спасает искусства и поэзии. П. беспрестанно ставит дилемму: или накормить голодных людей, или "наслаждаться чудесами искусства" — или популяризаторы естествознания, или "эксплуататоры человеческой наивности". Общество, которое имеет в своей среде голодных и бедных и вместе с тем развивает искусства, П., по примеру Чернышевского, сравнивает с голым дикарем, украшающим себя драгоценностями. Для настоящего времени, по крайней мере, творчество — "вздорная потребность". При разборе произведений единственного из искусств, допускаемого П., — поэзии, он требует, чтобы критик относился к ним исключительно как к фактическому материалу, читал их, как мы "пробегаем отдел иностранных известий в газете", и не обращал никакого внимания на особенности таланта, языка автора, его манеры повествования: это дело "эстетика", а не "мыслящего человека" ("Кукольная трагедия с букетом гражданской скорби", "Разрушение эстетики"). Очевидно, это требование низводить поэзию до степени репортерства и отнимает у нее всякое самостоятельное право на существование: "достоинство телеграфа заключается в том, чтобы он передавал известия быстро и верно, а никак не в том, чтобы телеграфная проволока изображала собой разные извилины и арабески". Совершенно последовательно П. доходил до отождествления архитекторов с кухарками, выливающими клюквенный кисель в замысловатые формы, живописцев — со старухами, которые белятся и румянятся. История искусства также объясняется просто: все дело в капиталистах-меценатах и в дешевом труде продажных или трусливых архитекторов и декораторов ("Разрушение эстетики"). Столь решительные идеи должны были выражаться и в соответствующей форме. Стиль П. всегда отличался замечательным блеском изложения, но в героический период разрушения эстетики он приобрел сверх того драматизм, как будто критик, уничтожая драму и комедию, решил сам занять место беллетриста. По его мнению, "деятели науки и жизни" не пишут стихов и драм, потому что размер их ума и сила их любви к идее не позволяют им заниматься всей этой "эстетикой". Недаром, однако, сам автор когда-то усиливался сочинить роман: — теперь он беспрестанно устраивает сцены с своими противниками, с публикой, с героями разбираемых произведений ("Друг мой разлюбезный Аркашенька", "О, Анна Сергеевна!", "О, филейные части человечества"). На каждой странице чувствуется упоение автора своей задачей и несокрушимая вера в неотразимую силу своей проповеди. П. хочет "образумить" публику насчет Пушкина, "перерешить" вопросы, решенные Белинским, "с точки зрения последовательного реализма". Статьи о Пушкине — крайнее выражение писаревской критики. Они любопытны еще потому, что П.обнаружил здесь замечательную оригинальность, порвал со всеми авторитетами, даже с самым уважаемым из них — с Чернышевским. Автор "Эстетических отношений искусства к действительности" снабдил П. всеми идеями, направленными против эстетики: сам П. объявил, что Чернышевский еще до него уничтожил эстетику. Чернышевский, в глазах П., — и блестящий мыслитель, и автор классического романа, создатель идеального типа — Рахметова. Но Чернышевский при всем своем реализме признавал Пушкина и высоко ценил статьи Белинского о нем. П. не говорит в печати об этом преступлении Чернышевского, но в письме к матери называет себя "самым последовательным из русских писателей" и полагается больше на авторитет Базарова, чем Чернышевского. П. остается верен Базарову даже в характере войны: Базаров приписывал Пушкину мысли и чувства, им не выраженные, — то же делает и П. Все обвинения построены на отождествлении личности автора с его героем. Пушкин виноват во всем, за что можно упрекнуть Евгения Онегина: он отвечает за пошлость и умственную косность высшего русского сословия первой четверти XIX в.; он виноват, что его скучающий герой — не <i>боец</i> и не работник. П. не делает решительно никакого снисхождения Пушкину даже в таких случаях, когда для других он усердно отыскивал оправдания и объяснения. Культ чистой поэзии, свойственный Гейне, П. оправдывает неблагоприятными внешними обстоятельствами; даже отнюдь не "реальное" отношение Гейне к женщине он не подвергает критике, а на Пушкина обрушивается за гораздо меньшую вину. Вообще, на Пушкине критик изощрял свои силы, сражаясь за честь реализма и своей последовательности. Но именно это сражение и доказало несостоятельность нового направления П. Поэта оказалось возможным развенчать только путем явного недоразумения — путем смешения лично-нравственного вопроса с авторски-художественным. Самая горячая филиппика против Пушкина написана по поводу дуэли Онегина с Ленским. Слова поэта: "И вот общественное мненье! Пружина чести — наш кумир! И вот на чем вертится мир!" — П. понял так, как будто Пушкин в эту минуту идеализирует своего героя и признает законность предрассудка, ведущего к дуэли: "Пушкин оправдывает и поддерживает своим авторитетом робость, беспечность и неповоротливость индивидуальной мысли...". Другая черта П. в этом периоде его деятельности — крайний культ личности, идущий совершенно вразрез с прежними идеями П. о всемогуществе среды. Культ этот не представлял ничего оригинального, и поэтому П. не мог извлечь из него таких поражающих выводов, какие сделаны из идеи последовательного реализма. В некоторых отношениях, однако, индивидуалистическое воззрение должно было оказать существенную пользу критику. Это отразилось преимущественно на педагогических его рассуждениях. "Святыня человеческой личности" побуждает П. требовать от воспитателей уважения к личности ребенка, к его естественным стремлениям, к его сознанию. Воспитание личной самостоятельности, личного достоинства и энергии — основной принцип П. Практические приложения этого принципа основаны на крайнем увлечении идеями Конта. П. предлагает образцовую программу для гимназии и университета, руководясь контовской классификацией наук; математика должна лечь в основу гимназического преподавания. Одновременно проектируется изучение ремесел, по многим утилитарным причинам: знание ремесла сократит случаи ренегатства; умственные работники, лишившись работы, могут снискивать себе пропитание физическим трудом и не вступать в предосудительные сделки; наконец, физический труд более всего ведет "к искреннему сближению с народом", признающим будто бы только физических работников. П. повторяет здесь сен-симонистскую идею о "реабилитации физического труда", о "связи между лабораторией ученого специалиста и мастерской простого ремесленника"; но сен-симонистам не приходило в голову физическому труду жертвовать умственным образованием. В университетах П. предлагает уничтожить деление на факультеты. Раньше отвергнув историю как науку, он теперь, по указаниям Конта, связывает ее с математическими и естественными науками, начиная общеобязательную программу с дифференциального и интегрального исчисления и кончая историей, преподаваемой только на последнем курсе. Фантастичность и неосуществимость этих проектов ясна с первого взгляда. П. совершенно прав, говоря, что его педагогические статьи "держатся на чисто отрицательной точке зрения и посвящены систематическому разоблачению педагогического шарлатанства и доморощенной бездарности"; организаторской, созидательной мысли он и здесь не обнаружил. Для П. не существовало разницы между логическими посылками и явлениями действительности; математика и диалектика служили для него непогрешимым отражением общественной и личной жизни и единственным источником для практических умозаключений. Простота, схематичность мысли непреодолимо очаровывали П.; ради этих увлекательных качеств он мог отбросить все сомнения, всякий скептицизм. Сложные явления в жизни и в психологии одинаково ускользали от его проницательности. Отсюда его противоречивая оценка Белинского. В статье "Схоластика XIX в." за идеями Белинского признается только историческое значение. В начале героического или базаровского периода Белинский сопоставляется с Базаровым и терпит поражение за свое сочувствие Рафаэлям, не стоящим медного гроша — но в статье "Сердитое бессилие" принципы Белинского называются "превосходными" и для современной публики. Немного спустя критика Белинского опять противопоставляется реалистической: та на коленях пред святым искусством, а эта на коленях пред святой наукой ("Прогулка по садам российской словесности"). В статье "Пушкин и Белинский" признается "кровное родство реальной критики с Белинским"; "в продолжение 20 лет лучшие люди русской литературы развивают его мысли, и впереди еще не видно конца этой работы". Очевидно, критику бросалась в глаза то та, то другая сторона таланта и деятельности Белинского — эстетическая или публицистическая; охватить личность писателя во всей ее полноте ему не удалось. По выходе из крепости в конце 1866 г. П. обнаружил явное истощение сил. Статьи за 1867 и 68 г. бледны и безличны: П. большей частью ограничивается более или менее красноречивым изложением содержания разбираемых произведений ("Борьба за жизнь" — о романе Достоевского "Преступление и наказание"; ст. о романах Андре Лео); он восхищается историческими романами Эркмана-Шатриана, признавая их удачной попыткой популяризировать историю и приносить пользу народному самосознанию. Последние статьи П. печатались в "Отечественных записках". С начала 1867 г. отношения его с Благосветловым прекратились; сотрудником "Дела", заменившего "Русское слово", П. не был, хотя здесь напечатана раньше отданная им историческая статья. Смерть застигла П. в полном расцвете лет, но едва ли в расцвете сил (он утонул в море в Дуббельне 4-го июля 1868 г.). П. мгновенно и ярко загорелся и так же быстро погас. Это был взрыв юношеской протестующей энергии, героический размах органической разрушительной силы, испытывавшей несказанное наслаждение в самом процессе разрушения. Несомненно, и такая энергия могла принести пользу обществу, большинство которого только что просыпалось к самостоятельной духовной жизни. В это время был ценен всякий убежденный призыв к личности во имя человеческого достоинства. П. именно эти призывы считал своим писательским назначением. Для него — до конца аристократа, отрешенного от черной массы, — не существовал самый жгучий вопрос современности: народный. И все-таки он был, хотя и на ограниченной сцене, тем человеком, о каком мечтал Гоголь — человеком, умевшим искренно сказать слово: "вперед!" П. был одним из самых отважных представителей стихийного движения шестидесятых годов. Он останется любопытным предметом для изучения как цельный психологический образ известной полосы в истории русского общественного развития. Его личные воззрения — так называемые <i>писаревские</i> идеи — уже давно являются только <i>симптомом</i> известного культурного направления, переходным и только с той же <i>исторической</i> точки зрения поучительным. Неприкосновенный капитал, завещанный П., — идеи о прогрессе, о воспитании, о личности — не принадлежал ему даже в его время, а личные его увлечения отошли в область архивного материала. Изд. соч. П., Ф. Павленкова (в 12 т.), вышло при жизни автора, за исключением последних двух томов; второе изд., в 6 т., с портретом П. и статьей Евг. Соловьева — в 1894 г. Биография П. с отрывками из неизданной его переписки написана Евг. Соловьевым для "Биографич. библ." Ф. Павленкова. Ср. также А. М. Скабичевского в его "Сочинениях". <i> Ив. Иванов. </i><br><br><br>... смотреть

ПИСАРЕВ ДМИТРИЙ ИВАНОВИЧ

- даровитый критик, родился 2 октября 1840 г. в родовом селе Знаменском, на границе Орловской и Тульской губерний. До 11 лет он рос в семье, единственным любимым сыном; воспитывался под влиянием матери - бывшей институтки; к 4-летнему возрасту уже читал и бегло говорил по-французски. Мальчику пресечены были всякие сношения с крепостным народом; его готовили к блестящей светской карьере. Во время учения в гимназии (в Санкт-Петербурге) Писарев жил в доме дяди и воспитывался на его счет, окруженный той же барской обстановкой, как и в деревне. Он отличался образцовым прилежанием, беспрекословной покорностью старшим, по его собственному выражению, *принадлежал к разряду овец* и в 16 лет окончил курс с медалью, но с крайне посредственными знаниям и весьма невысоким умственным развитием. В автобиографической статье *Наша университетская наука* Писарев рассказывает, что при окончании гимназии любимым его занятием было раскрашивание картинок в иллюстрированных изданиях, а любимым чтением - романы Купера и, особенно, Дюма. *История Англии* Маколея оказалась для него непреодолимой, критические журнальные статьи производили впечатление *кодекса гиероглифических надписей*; русские писатели были известны юноше только по именам. На историко-филологический факультет Писарев поступил не по сознательному выбору, а с единственной целью избежать ненавистной ему математики и юридической сухости. В университете Писарев томится под гнетом схоластики, именуемой чистой наукой, вынужден переводить немецкую книгу, содержание которой ему недоступно и неинтересно (*Языкознание Вильгельма Гумбольдта и философия Гегеля*), изнывать над переводом Страбона или, по рекомендации профессора, удовлетворять свое влечение к истории изучением первоисточников и чтением энциклопедического словаря. Впоследствии Писарев находил, что даже чтение *Петербургских* или *Московских Ведомостей*, отнюдь не блиставших литературными достоинствами, принесло бы его умственному развитию гораздо больше пользы, чем первые два года университетской науки. Литературное образование также мало двигалось вперед: Писарев успел только познакомиться с Шекспиром, Шиллером, Гете, имена которых беспрестанно пестрели у него на глазах во всякой истории литературы. На третьем курсе Писарев принимается за литературную деятельность, в журнале для девиц - *Рассвет*. На его обязанности лежит вести библиографический отдел; в первый же год сотрудничества он дает отчет об *Обломове* и *Дворянском гнезде*. *Библиография моя, - говорит Писарев, - насильно вытащила меня из закупоренной кельи на свежий воздух*. Университет оставляется с этих пор совершенно в стороне; Писарев решает не покидать литературного поприща. Библиографическая работа в девичьем журнале не могла, однако, отличаться особенной свободой. Писарев узнавал много фактов, запоминал чужие идеи, но лично оставался по прежнему в *разряде овец*. В статье: *Промахи незрелой мысли* *довольно крутой переворот* в умственном своем развитии Писарев относит к 1860 г., в статье: *Наша университетская наука* эпохой *умственного кризиса* называет лето 1859 г. Последнее определение следует признать более точным. Этим летом разыгралась романтическая драма, глубоко потрясшая Писарева, - несчастливая любовь к двоюродной сестре. Ни сам предмет увлечения, ни родственники не сочувствовали этой страсти, и Писареву пришлось пережить жестокую борьбу с неудовлетворенным чувством. Страдание сделало для идейного движения Писарева гораздо больше, чем его книжные опыты. В одном из писем к матери он ставит свою сердечную неудачу в непосредственную связь со своими новыми настроениями. *Я решил, - пишет он, - сосредоточить в себе самом все источники моего счастья, начал строить себе целую теорию эгоизма, любовался на эту теорию и считал ее неразрушимой. Эта теория доставила мне такое самодовольствие, самонадеянность и смелость, которые при первой же встрече очень неприятно поразили всех моих товарищей*. *В порыве самонадеянности* он взялся за вопрос из науки, совершенно ему чуждой. Это показывает, какую большую роль в миросозерцании Писарева играли аффекты. В его жизни нет истории нравственного мира, постепенно, шаг за шагом, вырабатывающего свое содержание, а есть ряд взрывов, немедленно отражающихся на идейном процессе писателя. Вчерашняя *овца* сегодня чувствует себя *Прометеем*. Идиллическая покорность старшим внезапно сменяется неограниченным скептицизмом, доходившим до отрицания солнца и луны. Вся действительность производила на юношу впечатление мистификации, а его *я* возросло до грандиозных размеров. В припадке мании величия Писарев принялся за изучение Гомера, с целью доказать одну из своих *титанических идей* о судьбе древних. Мания окончилась настоящим умственным недугом; Писарева поместили в психиатрическую больницу. Здесь он два раза покушался на самоубийство и затем, спустя 4 месяца, бежал. Его увезли в деревню; здоровье его восстановилось, но некоторые *странности и чудачества* (выражения г. Скабичевского ) остались до конца жизни; осталась и привычка к самым решительным толкованиям. Позднейший излюбленный предмет Писарева - естествознание - всякий раз грозил ему промахами и неосновательными увлечениями, когда популяризатор брал на себя смелость сказать свое слово в каком-нибудь научном споре, достаточно вспомнить статью *Подвиги европейских авторитетов*, уничтожавшую презрительной иронией Пастера во имя будто бы научной истины о произвольном зарождении. Весной 1861 г. Писарев кончил курс в университете, получил серебряную медаль за рассуждение *Аполлоний Тианский*. Еще раньше в *Русском Слове* (под редакцией Благосветлова ) был напечатан Писаревым перевод поэмы Гейне: *Атта Троль*, а вскоре началось усиленное сотрудничество Писарева в этом журнале, хотя еще в апреле 1861 г. Писарев искал сотрудничества в *Страннике*, органе более чем консервативном. Когда Писарева впоследствии укоряли за этот шаг, он оправдывался тем, что до близкого знакомства с Благосветловым *не имел понятия о серьезных обязанностях честного литератора*. Сотрудничество в *Русском Слове* было для Писарева разрывом с ближайшими университетскими товарищами, считавшими публицистику изменой науке. *Беззаботно и весело пошел Писарев по скользкому пути журналиста* и обнаружил изумительную деятельность, поставляя в год до 50 печатных листов. Весной 1862 г. Писарев подвергся преследованию за статью, напечатанную в подпольном журнале, был посажен в крепость и оставался в заключении более 4 лет; но писательство его не прекращалось, а наоборот, развивалось еще энергичнее, так как оно являлось единственным делом и развлечением заключенного. Писарев не жаловался на свое положение и находил в нем даже ту хорошую сторону, что оно располагает к сосредоточенности и серьезной деятельности. В первые два года работы в *Русском Слове* Писарева является, по нравственному миросозерцанию, эпикурейцем, не лишенным точек соприкосновения с эстетикой. Он *уважает* Майкова, как *умного и развитого человека, как проповедника гармонического наслаждения жизнью*. Эта проповедь именуется *трезвым миросозерцанием* (ст. *Писемский, Тургенев и Гончаров*). Пушкин , столь ненавистный Писареву впоследствии, теперь для него автор романа, стоящего *на ряду с драгоценнейшими историческими памятниками* и, вместе с Ульрихом фон-Гуттеном, Вольтером, Гете, Шиллером, образец публициста. Характернейшая статья этого периода - *Базаров*. Писарев так увлекся романом Тургенева , что сознается в *каком-то непонятном наслаждении, которого не объяснить ни занимательностью рассказываемых событий, ни поразительной верностью основной идеи*; оно вызвано, следовательно, только эстетическими чувствами - *кошмаром* позднейшей критики Писарева. Он превосходно понимает сильные и слабые стороны базаровского типа, подробно указывая, где Базаров прав и где он *завирается*. Писарев понимает и источник *завирательства*: крайний протест против *фразы гегелистов* и *витания в заоблачных высях*. Крайность понятна, но *смешна*, и *реалистам* надлежит вдумчивее относиться к самим себе и не провираться в пылу диалектических сражений. *Отрицать совершенно произвольно, - говорит Писарев, - ту или другую, естественную и действительно существующую в человеке потребность или способность - значит удаляться от чистого эмпиризма... Выкраивать людей на одну мерку с собой значит впадать в узкий умственный деспотизм*. Этими словами Писарева впоследствии пользовались его противники, когда он принялся *разрушать эстетику*. Теперь Писарев еще не безусловный поклонник Базарова, каким он скоро станет; он признает его *человеком крайне необразованным*, стоит за *безвредные (т. е. эстетические) наслаждения* и не согласен с Базаровым, будто человек осужден жить исключительно *в мастерской*; *работнику надо отдохнуть*, *человеку необходимо освежиться приятными впечатлениями*. В заключение Писарев восхищается автором романа как художником, *человеком бессознательно и невольно искренним* - следовательно, признает бессознательное творчество, также один из *кошмаров* его в будущем. Помимо явно эстетических тенденций, Писарев в этот период проявляет и культурное миросозерцание, совершенно отличное от позднейшего. Обсуждая взаимные отношения личности и среды, Писарев решающей силой считает среду, общество: отдельные личности *не заслуживают порицания*, как продукты окружающих условий. Отсюда - великий интерес художественных типов, в которых воплощены люди мелкие, бессильные и пошлые: они - иллюстрация общественной атмосферы. Собственно *писаревских идей* за это время высказывается им еще немного. Писарев восстает против умозрительной философии, стоит за удовлетворение нужд толпы *простых смертных*, т. е. за демократизацию и полезность знания. Все это - доказательство истины, удачно сформулированной самим критиком: *у нас всегда случается, что юноша, окончивший курс учения, становится тотчас непримиримым врагом той системы преподавания, которую он испытал на себе самом*. Писарев подвергает жестокой критике классическую систему и доходит до проповеди естествознания как основы гимназической программы (впоследствии Писарев круто изменит свое мнение и потребует удаления естественных наук из гимназического курса). Перемена атмосферы ясно чувствуется со статьи: *Цветы невинного юмора*. Здесь резко поставлен вопрос о всеобъемлющей культурной роли естествознания; идея Бокля царит безраздельно и неограниченно; естествознание - *самая животрепещущая потребность нашего общества*, популяризация естественных наук - высшее назначение *мыслящих людей*. В следующей статье: *Мотивы русской драмы* та же идея выражена очень образно: молодежь должна проникнуться *глубочайшим уважением и пламенной любовью к распластанной лягушке... Тут-то именно, в самой лягушке, и заключается спасение и обновление русского народа*. Новое миросозерцание раскрывается во всей полноте в статье *Реалисты*. Это миросозерцание - не что иное, как всестороннее развитие идей и психологии Базарова. Автор неоднократно ссылается на тургеневского героя, отождествляет его с понятием *реалист*, противопоставляет *эстетикам* и даже Белинскому . Определение *строгого и последовательного реализма* как *экономии умственных сил* подтверждается раньше опровергнутым изречением Базарова на счет природы - мастерской. Отсюда идея полезности, идея того что нужно. А нужны прежде всего пища и одежды; все остальное, следовательно, *потребность вздорная*. Все вздорные потребности можно объединить одним понятием: эстетика. *Куда ни кинь - везде на эстетику натыкаешься*; *эстетика, безотчетность, рутина, привычка - это все совершенно равносильные понятия*. Отсюда необозримый ряд темных сил, какие надлежит уничтожить реалисту: пигмеи, занимающиеся скульптурой, живописью, музыкой, ученые фразеры вроде *сирен* - Маклея и Грановского , пародии на поэтов вроде Пушкина. *Стыдно и предосудительно уходить мыслью в мертвое прошедшее*, поэтому пускай *проходят мимо* Вальтер Скотт с историческим романом, Гриммы, русские ученые с их исследованиями народного творчества и миросозерцания, даже вообще *древний период русской литературы*. Писарев оговаривается, что *реалисты* понимают пользу не в том узком смысле, как думают их *антагонисты*. Писарев допускает и поэтов, только с тем условием, чтобы они *ясно и ярко раскрыли пред нами те стороны человеческой жизни, которые нам необходимо знать для того, чтобы основательно размышлять и действовать*. Но эта оговорка нисколько не спасает искусства и поэзии. Писарев беспрестанно ставит дилемму: или *накормить голодных людей*, или *наслаждаться чудесами искусства* - или популяризаторы естествознания, или *эксплуататоры человеческой наивности*. Общество, которое имеет в своей среде голодных и бедных и вместе с тем развивает искусства, Писарев, по примеру Чернышевского , сравнивает с голодным дикарем, украшающим себя драгоценностями. Для настоящего времени, по крайней мере, творчество - *вздорная потребность*. При разборе произведений единственного из искусств, допускаемого Писаревым - поэзии, он требует, чтобы критик относился к ним исключительно как к фактическому материалу, читал их, как мы *пробегаем отдел иностранных известий в газете*, и не обращал никакого внимания на особенности таланта, языка автора, его манеры повествования: это дело *эстетика*, а не *мыслящего человека* (*Кукольная трагедия с букетом гражданской скорби*, *Разрушение эстетики*). Очевидно, это требование низводит поэзию до степени репортерства и отнимает у нее всякое самостоятельное право на существование: *достоинство телеграфа заключается в том, чтобы он передавал известия быстро и верно, а никак не в том, чтобы телеграфная проволока изображала собой разные извилины и арабески*. Совершенно последовательно Писарев доходил до отождествления архитекторов с кухарками, выливающими клюквенный кисель в замысловатые формы, живописцев со старухами, которые белятся и румянятся. История искусства также объясняется просто: все дело в капиталистах-меценатах и в дешевом труде продажных или трусливых архитекторов и декораторов (*Разрушение эстетики*). Столь решительные идеи должны были выражаться и в соответствующей форме. Стиль Писарева всегда отличался замечательным блеском изложения, но в героический период разрушения эстетики он приобрел, сверх того, драматизм, как будто критик, уничтожая драму и комедию, решил сам занять место беллетриста. По его мнению, *деятели науки и жизни* не пишут стихов и драм, потому что размер их ума и сила их любви к идее не позволяют им заниматься всей этой *эстетикой*. Недаром однако, сам автор когда-то усиливался сочинить роман - теперь он беспрестанно устраивает сцены со своими противниками, с публикой, с героями разбираемых произведений (*Друг мой разлюбезный Аркашенька*, *О, Анна Сергеевна!*, *О, филейные части человечества*). На каждой странице чувствуется упоение автора своей задачей и несокрушимая вера в неотразимую силу своей проповеди. Писарев хочет *образумить* публику насчет Пушкина, *перерешить* вопросы, решенные Белинским, *с точки зрения последовательного реализма*. Статьи о Пушкине - крайнее выражение писаревской критики. Они любопытны еще потому, что Писарев обнаружил здесь замечательную оригинальность, порвал со всеми авторитетами, даже с самым уважаемым из них - с Чернышевским. Автор *Эстетических отношений искусства к действительности* снабдил Писарева всеми идеями, направленными против эстетики: сам Писарев объявил, что Чернышевский еще до него уничтожил эстетику. Чернышевский, в глазах Писарева - и блестящий мыслитель, и автор классического романа, создатель идеального типа - Рахметова. Но Чернышевский, при всем своем реализме, признает Пушкина и высоко ценил статьи Белинского о нем. Писарев не говорит в печати об этом преступлении Чернышевского, но в письме к матери называет себя *самым последовательным из русских писателей* и полагается больше на авторитет Базарова, чем Чернышевского. Писарев остается верен Базарову даже в характере войны: Базаров приписывал Пушкину мысли и чувства, им не выраженные - то же делает и Писарев. Все обвинения построены на отождествлении личности автора с его героем. Пушкин виноват во всем, за что можно упрекнуть Евгения Онегина: он отвечает за пошлость и умственную косность высшего русского сословия первой четверти XIX века; он виноват, что его скучающий герой - не боец и не работник. Писарев не делает решительно никакого снисхождения Пушкину даже в таких случаях, когда для других он усердно отыскивает оправдания и объяснения. Культ чистой поэзии, свойственный Гейне, Писарев оправдывает неблагоприятными внешними обстоятельствами: даже отнюдь не *реальное* отношение Гейне к женщине он не подвергает критике, а на Пушкина обрушивается за гораздо меньшую вину. Вообще на Пушкина критик изощрял свои силы, сражаясь за честь реализма и своей последовательности. Но именно это сражение и доказало несостоятельность нового направления Писарева. Поэта оказалось возможным развенчать только путем явного недоразумения - путем смешения лично-нравственного вопроса с авторски-художественным. Самая горячая филиппика против Пушкина написана по поводу дуэли Онегина с Ленским. Слова поэта: *И вот общественное мненье! Пружина чести - наш кумир! И вот на чем вертится мир!* - Писарев понял так, как будто Пушкин в эту минуту идеализирует своего героя и признает законность предрассудка, ведущего к дуэли: *Пушкин оправдывает и поддерживает своим авторитетом робость, беспечность и неповоротливость индивидуальной мысли...*. Другая черта Писарева в этом периоде его деятельности - крайний культ личности, идущий совершенно в разрез с прежними идеями Писарева о всемогуществе среды. Культ этот не представлял ничего оригинального и поэтому Писарев не мог извлечь из него таких поражающих выводов, какие сделаны из идеи последовательного реализма. В некоторых отношениях, однако, индивидуалистическое воззрение должно было оказать существенную пользу критику. Это отразилось преимущественно на педагогических его рассуждениях. *Святыня человеческой личности* побуждает Писарева требовать от воспитателей уважения к личности ребенка, к его естественным стремлениям, к его сознанию. Воспитание личной самостоятельности, личного достоинства и энергии - основной принцип Писарева. Практические приложения этого принципа основаны на крайнем увлечении идеями Конта. Писарев предлагает образцовую программу для гимназии и университета, руководствуясь контовской классификацией наук; математика должна лечь в основу гимназического преподавания. Одновременно проектируется изучение ремесел, по многим утилитарным причинам: знание ремесла сократит случаи ренегатства; умственные работники, лишившись работы, могут снискивать себе пропитание физическим трудом и не вступать в предосудительные сделки; наконец, физический труд более всего ведет *к искреннему сближению с народом*, признающим, будто бы, только физических работников. Писарев повторяет здесь сент-симонистскую идею о *реабилитации физического труда*, о *связи между лабораторией ученого специалиста и мастерской простого ремесленника*; но сен-симонистам не приходило в голову физическому труду жертвовать умственным образованием. В университетах Писарев предлагает уничтожить деление на факультеты. Раньше отвергнув историю, как науку, он теперь, по указаниям Конта, связывает ее с математическими и естественными науками, начиная общеобязательную программу с дифференциального и интегрального исчисления и кончая историей, преподаваемой только на последнем курсе. Фантастичность и неосуществимость этих проектов ясна с первого взгляда. Писарев совершенно прав, говоря, что его педагогические статьи *держатся на чисто отрицательной точке зрения и посвящены систематическому разоблачению педагогического шарлатанства и доморощенной бездарности*; организаторской, созидательной мысли он и здесь не обнаружил. Для Писарева не существовало разницы между логическими посылками и явлениями действительности; математика и диалектика служили для него непогрешимым отражением общественной и личной жизни и единственным источником для практических умозаключений. Простота, схематичность мысли непреодолимо очаровывали Писарева; ради этих увлекательных качеств он мог отбросить все сомнения, всякий скептицизм. Сложные явления в жизни и в психологии одинаково ускользали от его проницательности. Отсюда его противоречивая оценка Белинского. В статье: *Схоластика XIX века* за идеями Белинского признается только историческое значение. В начале героического или базаровского периода Белинский сопоставляется с Базаровым и терпит поражение за свое сочувствие Рафаэлям, не стоящим медного гроша, но в статье *Сердитое бессилие* принципы Белинского называются *превосходными* и для современной публики. Немного спустя критика Белинского опять противопоставляется реалистической: та на коленях пред святым искусством, а эта на коленях перед святой наукой (*Прогулка по садам российской словесности*). В статье *Пушкин и Белинский* признается *кровное родство реальной критики с Белинским*; *в продолжение 20 лет лучшие люди русской литературы развивают его мысли и впереди еще не видно конца этой работы*. Очевидно, критику бросалась в глаза то та, то другая сторона таланта и деятельности Белинского - эстетическая или публицистическая; охватить личность писателя во всей ее полноте ему не удалось. По выходе из крепости, в конце 1866 г., Писарев обнаружил явное истощение сил. Статьи за 1867 и 1868 годы бледны и безличны: Писарев большей частью ограничивается более или менее красноречивым изложением содержания разбираемых произведений (*Борьба за жизнь* - о романе Достоевского *Преступление и наказание*; статья о романах Андре Лео); он восхищается историческими романами Эркмана-Шатриана, признавая их удачной попыткой популяризировать историю и приносить пользу народному самосознанию. Последние статьи Писарева печатались в *Отечественных Записках*. С начала 1867 г. отношения его с Благосветловым прекратились; сотрудником *Дела*, заменившего *Русское Слово*, Писарев не был, хотя здесь напечатана раньше отданная им историческая статья. Смерть застигла Писарева в полном расцвете лет, но едва ли в расцвете сил (он утонул в море, в Дуббельне, 4-го июля 1868 г.). Писарев мгновенно и ярко загорелся и также быстро погас. Это был взрыв юношеской протестующей энергии, героический размах органической разрушительной силы, испытавшей несказанное наслаждение в самом процессе разрушения. Несомненно, и такая энергия могла принести пользу обществу, большинство которого только что просыпалось к самостоятельной духовной жизни. В это время был ценен всякий убежденный призыв к личности во имя человеческого достоинства. Писарев именно эти призывы считал своим писательским назначением. Для него - до конца аристократа, отрешенного от черной массы - не существовал самый жгучий вопрос современности: народный. И все-таки он был, хотя и на ограниченной сцене, тем человеком, о каком мечтал Гоголь - человеком, умевшим искренно сказать слово *вперед!*. Писарев был одним из самых отважных представителей стихийного движения шестидесятых годов. Он останется любопытным предметом для изучения, как цельный психологический образ известной полосы в истории русского общественного развития. Его личные воззрения - так называемые писаревские идеи - уже давно являются только симптомом известного культурного направления, переходным и только с той же исторической точки зрения поучительным. Неприкосновенный капитал, завещанный Писаревым - идеи о прогрессе, о воспитании, о личности - не принадлежал ему даже в его время, а личные его увлечения отошли в область архивного материала. Изд. соч. Писарева, Ф. Павленкова (в 12 томах), вышло при жизни автора, за исключением последних двух томов; второе изд. в 6 томах, с портретом Писарева и статьей Евг. Соловьева - в 1894 г. Биография Писарева, с отрывками из неизданной его переписки, написана Евг. Соловьевым для *Биографич. библ.* Ф. Павленкова. - Ср. также А.М. Скабичевского, в его *Сочинениях*. Ив. Иванов. См. также статьи: Аверкиев Дмитрий Васильевич ; Александр II ; Альбертини Николай Викентьевич ; Андреевский Сергей Аркадьевич ; Антонович Максим Алексеевич ; Бажин Николай Федотович ; Благосветлов Григорий Евлампиевич ; Григорьев Аполлон Александрович ; Добролюбов Николай Александрович ; Достоевский Федор Михайлович ; Зайцев Варфоломей Александрович ; Зарины (писатели) ; Киреевский Иван Васильевич ; Клюшников Виктор Петрович ; Кремпин Валериан Александрович ; Лесков Николай Семенович (М. Стебницкий) ; Майков Аполлон Николаевич ; Маркович Марья Александровна (Марко-Вовчок) ; Михайловский Николай Константинович ; Павленков Флорентий Федорович ; Писаревы ; Писемский Алексей Феофилактович ; Помяловский Николай Герасимович ; Протопопов Михаил Алексеевич ; Пушкин Александр Сергеевич ; Россия, разд. Русская литература (реакция и эпоха нигилизма) ; Россия, разд. Социология ; Салиас-де-Турнемир Елизавета Васильевна ; Салтыков Михаил Евграфович (Щедрин) ; Скабичевский Александр Михайлович ; Соловьев Евгений Андреевич ; Соловьев Николай Иванович (врач и критик) ; Срезневский Измаил Иванович ; Страхов Николай Николаевич (писатель I) ; Ткачев Петр Никитич ; Тургенев Иван Сергеевич ; Флексер Аким Львович (А. Волынский) ; Чернышевский Николай Гаврилович ; Шелгунов Николай Васильевич ; Шелгунова Людмила Петровна .... смотреть

ПИСАРЕВ ДМИТРИЙ ИВАНОВИЧ

Писарев (Дмитрий Иванович) - даровитый критик, родился 2 октября 1840 г. в родовом селе Знаменском, на границе Орловской и Тульской губерний. До 11 лет он рос в семье, единственным любимым сыном; воспитывался под влиянием матери - бывшей институтки; к 4-летнему возрасту уже читал и бегло говорил по-французски. Мальчику пресечены были всякие сношения с крепостным народом; его готовили к блестящей светской карьере. Во время учения в гимназии (в Санкт-Петербурге) Писарев жил в доме дяди и воспитывался на его счет, окруженный той же барской обстановкой, как и в деревне. Он отличался образцовым прилежанием, беспрекословной покорностью старшим, по его собственному выражению, "принадлежал к разряду овец" и в 16 лет окончил курс с медалью, но с крайне посредственными знаниям и весьма невысоким умственным развитием. В автобиографической статье "Наша университетская наука" Писарев рассказывает, что при окончании гимназии любимым его занятием было раскрашивание картинок в иллюстрированных изданиях, а любимым чтением - романы Купера и, особенно, Дюма. "История Англии" Маколея оказалась для него непреодолимой, критические журнальные статьи производили впечатление "кодекса гиероглифических надписей"; русские писатели были известны юноше только по именам. На историко-филологический факультет Писарев поступил не по сознательному выбору, а с единственной целью избежать ненавистной ему математики и юридической сухости. В университете Писарев томится под гнетом схоластики, именуемой чистой наукой, вынужден переводить немецкую книгу, содержание которой ему недоступно и неинтересно ("Языкознание Вильгельма Гумбольдта и философия Гегеля"), изнывать над переводом Страбона или, по рекомендации профессора, удовлетворять свое влечение к истории изучением первоисточников и чтением энциклопедического словаря. Впоследствии Писарев находил, что даже чтение "Петербургских" или "Московских Ведомостей", отнюдь не блиставших литературными достоинствами, принесло бы его умственному развитию гораздо больше пользы, чем первые два года университетской науки.Литературное образование также мало двигалось вперед: Писарев успел только познакомиться с Шекспиром, Шиллером, Гете, имена которых беспрестанно пестрели у него на глазах во всякой истории литературы. На третьем курсе Писарев принимается за литературную деятельность, в журнале для девиц - "Рассвет". На его обязанности лежит вести библиографический отдел; в первый же год сотрудничества он дает отчет об "Обломове" и "Дворянском гнезде". "Библиография моя, - говорит Писарев, - насильно вытащила меня из закупоренной кельи на свежий воздух". Университет оставляется с этих пор совершенно в стороне; Писарев решает не покидать литературного поприща. Библиографическая работа в девичьем журнале не могла, однако, отличаться особенной свободой. Писарев узнавал много фактов, запоминал чужие идеи, но лично оставался по прежнему в "разряде овец". В статье: "Промахи незрелой мысли" "довольно крутой переворот" в умственном своем развитии Писарев относит к 1860 г., в статье: "Наша университетская наука" эпохой "умственного кризиса" называет лето 1859 г. Последнее определение следует признать более точным. Этим летом разыгралась романтическая драма, глубоко потрясшая Писарева, - несчастливая любовь к двоюродной сестре. Ни сам предмет увлечения, ни родственники не сочувствовали этой страсти, и Писареву пришлось пережить жестокую борьбу с неудовлетворенным чувством. Страдание сделало для идейного движения Писарева гораздо больше, чем его книжные опыты. В одном из писем к матери он ставит свою сердечную неудачу в непосредственную связь со своими новыми настроениями. "Я решил, - пишет он, - сосредоточить в себе самом все источники моего счастья, начал строить себе целую теорию эгоизма, любовался на эту теорию и считал ее неразрушимой. Эта теория доставила мне такое самодовольствие, самонадеянность и смелость, которые при первой же встрече очень неприятно поразили всех моих товарищей". "В порыве самонадеянности" он взялся за вопрос из науки, совершенно ему чуждой. Это показывает, какую большую роль в миросозерцании Писарева играли аффекты. В его жизни нет истории нравственного мира, постепенно, шаг за шагом, вырабатывающего свое содержание, а есть ряд взрывов, немедленно отражающихся на идейном процессе писателя. Вчерашняя "овца" сегодня чувствует себя "Прометеем". Идиллическая покорность старшим внезапно сменяется неограниченным скептицизмом, доходившим до отрицания солнца и луны. Вся действительность производила на юношу впечатление мистификации, а его "я" возросло до грандиозных размеров. В припадке мании величия Писарев принялся за изучение Гомера, с целью доказать одну из своих "титанических идей" о судьбе древних. Мания окончилась настоящим умственным недугом; Писарева поместили в психиатрическую больницу. Здесь он два раза покушался на самоубийство и затем, спустя 4 месяца, бежал. Его увезли в деревню; здоровье его восстановилось, но некоторые "странности и чудачества" (выражения г. Скабичевского ) остались до конца жизни; осталась и привычка к самым решительным толкованиям. Позднейший излюбленный предмет Писарева - естествознание - всякий раз грозил ему промахами и неосновательными увлечениями, когда популяризатор брал на себя смелость сказать свое слово в каком-нибудь научном споре, достаточно вспомнить статью "Подвиги европейских авторитетов", уничтожавшую презрительной иронией Пастера во имя будто бы научной истины о произвольном зарождении. Весной 1861 г. Писарев кончил курс в университете, получил серебряную медаль за рассуждение "Аполлоний Тианский". Еще раньше в "Русском Слове" (под редакцией Благосветлова ) был напечатан Писаревым перевод поэмы Гейне: "Атта Троль", а вскоре началось усиленное сотрудничество Писарева в этом журнале, хотя еще в апреле 1861 г. Писарев искал сотрудничества в "Страннике", органе более чем консервативном. Когда Писарева впоследствии укоряли за этот шаг, он оправдывался тем, что до близкого знакомства с Благосветловым "не имел понятия о серьезных обязанностях честного литератора". Сотрудничество в "Русском Слове" было для Писарева разрывом с ближайшими университетскими товарищами, считавшими публицистику изменой науке. "Беззаботно и весело пошел Писарев по скользкому пути журналиста" и обнаружил изумительную деятельность, поставляя в год до 50 печатных листов. Весной 1862 г. Писарев подвергся преследованию за статью, напечатанную в подпольном журнале, был посажен в крепость и оставался в заключении более 4 лет; но писательство его не прекращалось, а наоборот, развивалось еще энергичнее, так как оно являлось единственным делом и развлечением заключенного. Писарев не жаловался на свое положение и находил в нем даже ту хорошую сторону, что оно располагает к сосредоточенности и серьезной деятельности. В первые два года работы в "Русском Слове" Писарева является, по нравственному миросозерцанию, эпикурейцем, не лишенным точек соприкосновения с эстетикой. Он "уважает" Майкова, как "умного и развитого человека, как проповедника гармонического наслаждения жизнью". Эта проповедь именуется "трезвым миросозерцанием" (ст. "Писемский, Тургенев и Гончаров"). Пушкин , столь ненавистный Писареву впоследствии, теперь для него автор романа, стоящего "на ряду с драгоценнейшими историческими памятниками" и, вместе с Ульрихом фон-Гуттеном, Вольтером, Гете, Шиллером, образец публициста. Характернейшая статья этого периода - "Базаров". Писарев так увлекся романом Тургенева , что сознается в "каком-то непонятном наслаждении, которого не объяснить ни занимательностью рассказываемых событий, ни поразительной верностью основной идеи"; оно вызвано, следовательно, только эстетическими чувствами - "кошмаром" позднейшей критики Писарева. Он превосходно понимает сильные и слабые стороны базаровского типа, подробно указывая, где Базаров прав и где он "завирается". Писарев понимает и источник "завирательства": крайний протест против "фразы гегелистов" и "витания в заоблачных высях". Крайность понятна, но "смешна", и "реалистам" надлежит вдумчивее относиться к самим себе и не провираться в пылу диалектических сражений. "Отрицать совершенно произвольно, - говорит Писарев, - ту или другую, естественную и действительно существующую в человеке потребность или способность - значит удаляться от чистого эмпиризма... Выкраивать людей на одну мерку с собой значит впадать в узкий умственный деспотизм". Этими словами Писарева впоследствии пользовались его противники, когда он принялся "разрушать эстетику". Теперь Писарев еще не безусловный поклонник Базарова, каким он скоро станет; он признает его "человеком крайне необразованным", стоит за "безвредные (т. е. эстетические) наслаждения" и не согласен с Базаровым, будто человек осужден жить исключительно "в мастерской"; "работнику надо отдохнуть", "человеку необходимо освежиться приятными впечатлениями". В заключение Писарев восхищается автором романа как художником, "человеком бессознательно и невольно искренним" - следовательно, признает бессознательное творчество, также один из "кошмаров" его в будущем. Помимо явно эстетических тенденций, Писарев в этот период проявляет и культурное миросозерцание, совершенно отличное от позднейшего. Обсуждая взаимные отношения личности и среды, Писарев решающей силой считает среду, общество: отдельные личности "не заслуживают порицания", как продукты окружающих условий. Отсюда - великий интерес художественных типов, в которых воплощены люди мелкие, бессильные и пошлые: они - иллюстрация общественной атмосферы. Собственно "писаревских идей" за это время высказывается им еще немного. Писарев восстает против умозрительной философии, стоит за удовлетворение нужд толпы "простых смертных", т. е. за демократизацию и полезность знания. Все это - доказательство истины, удачно сформулированной самим критиком: "у нас всегда случается, что юноша, окончивший курс учения, становится тотчас непримиримым врагом той системы преподавания, которую он испытал на себе самом". Писарев подвергает жестокой критике классическую систему и доходит до проповеди естествознания как основы гимназической программы (впоследствии Писарев круто изменит свое мнение и потребует удаления естественных наук из гимназического курса). Перемена атмосферы ясно чувствуется со статьи: "Цветы невинного юмора". Здесь резко поставлен вопрос о всеобъемлющей культурной роли естествознания; идея Бокля царит безраздельно и неограниченно; естествознание - "самая животрепещущая потребность нашего общества", популяризация естественных наук - высшее назначение "мыслящих людей". В следующей статье: "Мотивы русской драмы" та же идея выражена очень образно: молодежь должна проникнуться "глубочайшим уважением и пламенной любовью к распластанной лягушке... Тут-то именно, в самой лягушке, и заключается спасение и обновление русского народа". Новое миросозерцание раскрывается во всей полноте в статье "Реалисты". Это миросозерцание - не что иное, как всестороннее развитие идей и психологии Базарова. Автор неоднократно ссылается на тургеневского героя, отождествляет его с понятием "реалист", противопоставляет "эстетикам" и даже Белинскому . Определение "строгого и последовательного реализма" как "экономии умственных сил" подтверждается раньше опровергнутым изречением Базарова на счет природы - мастерской. Отсюда идея полезности, идея того что нужно. А нужны прежде всего пища и одежды; все остальное, следовательно, "потребность вздорная". Все вздорные потребности можно объединить одним понятием: эстетика. "Куда ни кинь - везде на эстетику натыкаешься"; "эстетика, безотчетность, рутина, привычка - это все совершенно равносильные понятия". Отсюда необозримый ряд темных сил, какие надлежит уничтожить реалисту: пигмеи, занимающиеся скульптурой, живописью, музыкой, ученые фразеры вроде "сирен" - Маклея и Грановского , пародии на поэтов вроде Пушкина. "Стыдно и предосудительно уходить мыслью в мертвое прошедшее", поэтому пускай "проходят мимо" Вальтер Скотт с историческим романом, Гриммы, русские ученые с их исследованиями народного творчества и миросозерцания, даже вообще "древний период русской литературы". Писарев оговаривается, что "реалисты" понимают пользу не в том узком смысле, как думают их "антагонисты". Писарев допускает и поэтов, только с тем условием, чтобы они "ясно и ярко раскрыли пред нами те стороны человеческой жизни, которые нам необходимо знать для того, чтобы основательно размышлять и действовать". Но эта оговорка нисколько не спасает искусства и поэзии. Писарев беспрестанно ставит дилемму: или "накормить голодных людей", или "наслаждаться чудесами искусства" - или популяризаторы естествознания, или "эксплуататоры человеческой наивности". Общество, которое имеет в своей среде голодных и бедных и вместе с тем развивает искусства, Писарев, по примеру Чернышевского , сравнивает с голодным дикарем, украшающим себя драгоценностями. Для настоящего времени, по крайней мере, творчество - "вздорная потребность". При разборе произведений единственного из искусств, допускаемого Писаревым - поэзии, он требует, чтобы критик относился к ним исключительно как к фактическому материалу, читал их, как мы "пробегаем отдел иностранных известий в газете", и не обращал никакого внимания на особенности таланта, языка автора, его манеры повествования: это дело "эстетика", а не "мыслящего человека" ("Кукольная трагедия с букетом гражданской скорби", "Разрушение эстетики"). Очевидно, это требование низводит поэзию до степени репортерства и отнимает у нее всякое самостоятельное право на существование: "достоинство телеграфа заключается в том, чтобы он передавал известия быстро и верно, а никак не в том, чтобы телеграфная проволока изображала собой разные извилины и арабески". Совершенно последовательно Писарев доходил до отождествления архитекторов с кухарками, выливающими клюквенный кисель в замысловатые формы, живописцев со старухами, которые белятся и румянятся. История искусства также объясняется просто: все дело в капиталистах-меценатах и в дешевом труде продажных или трусливых архитекторов и декораторов ("Разрушение эстетики"). Столь решительные идеи должны были выражаться и в соответствующей форме. Стиль Писарева всегда отличался замечательным блеском изложения, но в героический период разрушения эстетики он приобрел, сверх того, драматизм, как будто критик, уничтожая драму и комедию, решил сам занять место беллетриста. По его мнению, "деятели науки и жизни" не пишут стихов и драм, потому что размер их ума и сила их любви к идее не позволяют им заниматься всей этой "эстетикой". Недаром однако, сам автор когда-то усиливался сочинить роман - теперь он беспрестанно устраивает сцены со своими противниками, с публикой, с героями разбираемых произведений ("Друг мой разлюбезный Аркашенька", "О, Анна Сергеевна!", "О, филейные части человечества"). На каждой странице чувствуется упоение автора своей задачей и несокрушимая вера в неотразимую силу своей проповеди. Писарев хочет "образумить" публику насчет Пушкина, "перерешить" вопросы, решенные Белинским, "с точки зрения последовательного реализма". Статьи о Пушкине - крайнее выражение писаревской критики. Они любопытны еще потому, что Писарев обнаружил здесь замечательную оригинальность, порвал со всеми авторитетами, даже с самым уважаемым из них - с Чернышевским. Автор "Эстетических отношений искусства к действительности" снабдил Писарева всеми идеями, направленными против эстетики: сам Писарев объявил, что Чернышевский еще до него уничтожил эстетику. Чернышевский, в глазах Писарева - и блестящий мыслитель, и автор классического романа, создатель идеального типа - Рахметова. Но Чернышевский, при всем своем реализме, признает Пушкина и высоко ценил статьи Белинского о нем. Писарев не говорит в печати об этом преступлении Чернышевского, но в письме к матери называет себя "самым последовательным из русских писателей" и полагается больше на авторитет Базарова, чем Чернышевского. Писарев остается верен Базарову даже в характере войны: Базаров приписывал Пушкину мысли и чувства, им не выраженные - то же делает и Писарев. Все обвинения построены на отождествлении личности автора с его героем. Пушкин виноват во всем, за что можно упрекнуть Евгения Онегина: он отвечает за пошлость и умственную косность высшего русского сословия первой четверти XIX века; он виноват, что его скучающий герой - не боец и не работник. Писарев не делает решительно никакого снисхождения Пушкину даже в таких случаях, когда для других он усердно отыскивает оправдания и объяснения. Культ чистой поэзии, свойственный Гейне, Писарев оправдывает неблагоприятными внешними обстоятельствами: даже отнюдь не "реальное" отношение Гейне к женщине он не подвергает критике, а на Пушкина обрушивается за гораздо меньшую вину. Вообще на Пушкина критик изощрял свои силы, сражаясь за честь реализма и своей последовательности. Но именно это сражение и доказало несостоятельность нового направления Писарева. Поэта оказалось возможным развенчать только путем явного недоразумения - путем смешения лично-нравственного вопроса с авторски-художественным. Самая горячая филиппика против Пушкина написана по поводу дуэли Онегина с Ленским. Слова поэта: "И вот общественное мненье! Пружина чести - наш кумир! И вот на чем вертится мир!" - Писарев понял так, как будто Пушкин в эту минуту идеализирует своего героя и признает законность предрассудка, ведущего к дуэли: "Пушкин оправдывает и поддерживает своим авторитетом робость, беспечность и неповоротливость индивидуальной мысли...". Другая черта Писарева в этом периоде его деятельности - крайний культ личности, идущий совершенно в разрез с прежними идеями Писарева о всемогуществе среды. Культ этот не представлял ничего оригинального и поэтому Писарев не мог извлечь из него таких поражающих выводов, какие сделаны из идеи последовательного реализма. В некоторых отношениях, однако, индивидуалистическое воззрение должно было оказать существенную пользу критику. Это отразилось преимущественно на педагогических его рассуждениях. "Святыня человеческой личности" побуждает Писарева требовать от воспитателей уважения к личности ребенка, к его естественным стремлениям, к его сознанию. Воспитание личной самостоятельности, личного достоинства и энергии - основной принцип Писарева. Практические приложения этого принципа основаны на крайнем увлечении идеями Конта. Писарев предлагает образцовую программу для гимназии и университета, руководствуясь контовской классификацией наук; математика должна лечь в основу гимназического преподавания. Одновременно проектируется изучение ремесел, по многим утилитарным причинам: знание ремесла сократит случаи ренегатства; умственные работники, лишившись работы, могут снискивать себе пропитание физическим трудом и не вступать в предосудительные сделки; наконец, физический труд более всего ведет "к искреннему сближению с народом", признающим, будто бы, только физических работников. Писарев повторяет здесь сент-симонистскую идею о "реабилитации физического труда", о "связи между лабораторией ученого специалиста и мастерской простого ремесленника"; но сен-симонистам не приходило в голову физическому труду жертвовать умственным образованием. В университетах Писарев предлагает уничтожить деление на факультеты. Раньше отвергнув историю, как науку, он теперь, по указаниям Конта, связывает ее с математическими и естественными науками, начиная общеобязательную программу с дифференциального и интегрального исчисления и кончая историей, преподаваемой только на последнем курсе. Фантастичность и неосуществимость этих проектов ясна с первого взгляда. Писарев совершенно прав, говоря, что его педагогические статьи "держатся на чисто отрицательной точке зрения и посвящены систематическому разоблачению педагогического шарлатанства и доморощенной бездарности"; организаторской, созидательной мысли он и здесь не обнаружил. Для Писарева не существовало разницы между логическими посылками и явлениями действительности; математика и диалектика служили для него непогрешимым отражением общественной и личной жизни и единственным источником для практических умозаключений. Простота, схематичность мысли непреодолимо очаровывали Писарева; ради этих увлекательных качеств он мог отбросить все сомнения, всякий скептицизм. Сложные явления в жизни и в психологии одинаково ускользали от его проницательности. Отсюда его противоречивая оценка Белинского. В статье: "Схоластика XIX века" за идеями Белинского признается только историческое значение. В начале героического или базаровского периода Белинский сопоставляется с Базаровым и терпит поражение за свое сочувствие Рафаэлям, не стоящим медного гроша, но в статье "Сердитое бессилие" принципы Белинского называются "превосходными" и для современной публики. Немного спустя критика Белинского опять противопоставляется реалистической: та на коленях пред святым искусством, а эта на коленях перед святой наукой ("Прогулка по садам российской словесности"). В статье "Пушкин и Белинский" признается "кровное родство реальной критики с Белинским"; "в продолжение 20 лет лучшие люди русской литературы развивают его мысли и впереди еще не видно конца этой работы". Очевидно, критику бросалась в глаза то та, то другая сторона таланта и деятельности Белинского - эстетическая или публицистическая; охватить личность писателя во всей ее полноте ему не удалось. По выходе из крепости, в конце 1866 г., Писарев обнаружил явное истощение сил. Статьи за 1867 и 1868 годы бледны и безличны: Писарев большей частью ограничивается более или менее красноречивым изложением содержания разбираемых произведений ("Борьба за жизнь" - о романе Достоевского "Преступление и наказание"; статья о романах Андре Лео); он восхищается историческими романами Эркмана-Шатриана, признавая их удачной попыткой популяризировать историю и приносить пользу народному самосознанию. Последние статьи Писарева печатались в "Отечественных Записках". С начала 1867 г. отношения его с Благосветловым прекратились; сотрудником "Дела", заменившего "Русское Слово", Писарев не был, хотя здесь напечатана раньше отданная им историческая статья. Смерть застигла Писарева в полном расцвете лет, но едва ли в расцвете сил (он утонул в море, в Дуббельне, 4-го июля 1868 г.). Писарев мгновенно и ярко загорелся и также быстро погас. Это был взрыв юношеской протестующей энергии, героический размах органической разрушительной силы, испытавшей несказанное наслаждение в самом процессе разрушения. Несомненно, и такая энергия могла принести пользу обществу, большинство которого только что просыпалось к самостоятельной духовной жизни. В это время был ценен всякий убежденный призыв к личности во имя человеческого достоинства. Писарев именно эти призывы считал своим писательским назначением. Для него - до конца аристократа, отрешенного от черной массы - не существовал самый жгучий вопрос современности: народный. И все-таки он был, хотя и на ограниченной сцене, тем человеком, о каком мечтал Гоголь - человеком, умевшим искренно сказать слово "вперед!". Писарев был одним из самых отважных представителей стихийного движения шестидесятых годов. Он останется любопытным предметом для изучения, как цельный психологический образ известной полосы в истории русского общественного развития. Его личные воззрения - так называемые писаревские идеи - уже давно являются только симптомом известного культурного направления, переходным и только с той же исторической точки зрения поучительным. Неприкосновенный капитал, завещанный Писаревым - идеи о прогрессе, о воспитании, о личности - не принадлежал ему даже в его время, а личные его увлечения отошли в область архивного материала. Изд. соч. Писарева, Ф. Павленкова (в 12 томах), вышло при жизни автора, за исключением последних двух томов; второе изд. в 6 томах, с портретом Писарева и статьей Евг. Соловьева - в 1894 г. Биография Писарева, с отрывками из неизданной его переписки, написана Евг. Соловьевым для "Биографич. библ." Ф. Павленкова. - Ср. также А.М. Скабичевского, в его "Сочинениях". Ив. Иванов.<br>... смотреть

ПИСАРЕВ ДМИТРИЙ ИВАНОВИЧ

(1840 — 1868) Русский критик, публицист. Перу Д. Писарева принадлежит ряд критических статей, в том числе «Базаров», «Бедная русская мысль», «Наша уни... смотреть

ПИСАРЕВ ДМИТРИЙ ИВАНОВИЧ

[2(14) окт. 1840 – 4(16) июля 1868] – рус. революц. публицист-демократ, лит. критик, философ-материалист. Род. в с. Знаменском Елецкого уезда Орловской губ. в семье дворянина. С 1851 – в Петербурге, учился в гимназии, с 1856 – в ун-те. Лит. деятельность начал составлением библиографич. заметок для журн. "Рассвет". В 1861 окончил ун-т, защитив дисс. об Аполлонии Тианском. Тогда же стал постоянным критиком и идейным руководителем журн. "Рус. слово". В 1862–1866 находился в заключении в Петропавловской крепости за выступление в защиту Герцена от нападок царского агента Фиркса (Шедо-Ферроти). После закрытия "Рус. слова", уже выйдя из заключения, сотрудничал в сб. "Луч", в журн. "Дело" и "Отечеств. записки". Погиб во время купания в Дуббельне (Балтийское побережье). Похоронен в Петербурге. Творчество П. относится к сложному этапу развития рус. демократич. мысли периода подъема (1861) и спада (1863) революц. волны в обществ. движении России. Посредством ряда уступок (прежде всего бюрократически проведенной крест. реформы), с одной стороны, и усилением репрессий – с другой, правящим классам удалось ликвидировать состояние революц. ситуации, обезглавить и распылить пока еще не достаточно сильные революц. силы. Надежды рус. демократов на победу крестьянской революции, как и надежды, связанные с западноевропейским освободительным движением, оказались тщетными. Творчество П., ярко отражающее весь трагизм положения сил рус. революции в 60-х гг. 19 в., совпадая по осн. идейной направленности с выступлениями руководителей "Современника" (Чернышевский и Добролюбов) и "Колокола" (Герцен и Огарев), имеет вместе с тем своеобразные черты. Глубже, чем кто-либо другой из шестидесятников, П. разработал критич. сторону рус. революц. идеологии сер. 19 в. Он действовал в условиях, когда стремление молодых сил революц. демократии к преобразованию общества на демократич. основах не могло найти своего практич. воплощения (непомерный гнет гос. власти, цензурный деспотизм, система доносов и т.п.). В этих обстоятельствах для демократически настроенных разночинцев, в значит. степени разочарованных в результатах дворянской культуры, единственно реальной задачей оставалась резкая и решит. расчистка поля для последующей борьбы, расшатывание коренных устоев существующего общества, борьба с нарождающимся бурж. мещанским "обществ. мнением". Этими обстоятельствами и объясняется содержание того кредо, к-рое П. называл "ультиматумом нашего лагеря": "...что можно разбить, то и нужно разбивать; что выдержит удар, то годится, что разлетится вдребезги, то хлам; во всяком случае, бей направо и налево, от этого вреда не будет и не может быть" (Соч., т. 1, 1955, с. 135). В своей гл. сути этот призыв П. выражал не только непримиримость рус. революц. демократов 60-х гг. к самодержавно-крепостнич. порядкам и освящающей их охранит. идеологии, но и их ненависть к различным формам социального паразитизма и либерального приспособленчества: к соглашательству в политике, бесплодному обличительству в лит-ре, чиновничьему карьеризму на службе, лицемерию в быту, уходу в "чистую" науку и "чистое" иск-во и т.п. Вместе с тем идейное творчество П. было в определ. мере обращено и против нек-рых иллюзий, разделявшихся представителями революц. демократии конца 50–60-х гг. Антикрепостнич. революц. взгляды П. окончательно складываются к концу 1861. Правда, заявляя о своей солидарности с лагерем "Современника" ("Схоластика XIX века", 1861), П. все же занимал в идейной борьбе того времени несколько особую позицию; он подмечал нек-рые слабые стороны лит., филос. и публицистич. манифестов лагеря "Современника". Вершина политич. радикализма П. – нелегальная прокламация, направленная против Шедо-Ферроти (1862; впервые полностью опубл. в 1923). В ней П. заявляет о преступном характере деятельности правящего режима, развенчивает иллюзии, будто царь может поломать систему бюрократически-феод. произвола, прямо говорит о неизбежной гибели, обреченности существующих порядков. "Династия Романовых и петербургская бюрократия должны погибнуть... То, что мертво и гнило, должно само собой свалиться в могилу; нам останется только дать им последний толчок и забросать грязью их смердящие трупы" (там же, т. 2, 1955, с. 126). В дальнейшем социально-политич. взгляды П. переживают известную трансформацию. Спад поднявшейся в 1859–61 нар.-освободит. волны убеждает П. в отсутствии в России условий, необходимых для совершения революции в пользу "голодных и раздетых". Пр-во в силу самой своей природы не может сделать в этом направлении ни одного решит. шага; забитое и невежеств. крестьянство не способно само освободить себя и построить новое общество. Смысл деятельности всех сил прогресса и направление своей собств. деятельнрсти П. усматривает в длит. подготовке социального переворота, заключающейся прежде всего и гл. обр. в просвещении трудового народа посредством приобщения его к науке, особенно к естествознанию. Это возможно, по П., только при том условии, если массы будут иметь досуг, необходимый для образования; этот досуг они могут получить лишь вследствие ослабления гнета эксплуатации, что необходимо связано с развитием пром-сти, торговли, с внедрением в рус. экономику капиталистич. приемов труда. С др. стороны, необходима когорта "мыслящих реалистов", к-рые будут вести дело просвещения масс в нужном направлении. Отсюда известная противоречивость осн. тезисов политич. программы П. 1864–68: признавая за благо развитие капитализма в России, он в то же время защищает социалистич. идеал, поддерживает деятельность Рахметовых и не отказывается в принципе от допущения насильств., "механических" средств борьбы, если нар. массы стихийно поднимутся-таки против самодержавия. Рассматривая рус. социально-экономич. развитие как часть мировой истории, П. связывал свои оценки перспектив политич. борьбы в России с теми процессами, к-рые имели место в современной ему и прошлой истории стран Зап. Европы. Его теория политич. "реализма" опиралась в значит. степени на те выводы, к-рые он делал из анализа событий, происходивших во Франции и других западноевроп. странах. Статьи П. "Меттерних" (1861), "Историч. эскизы" (1864), "Популяризаторы отрицат. доктрин" (1866), "Дени Дидро и его время", "Франц. крестьянин в 1789 году" (1868) и др. свидетельствуют о настойчивых попытках П. использовать опыт обществ.-политич. развития в Зап. Европе для оценки перспектив рус. освободит, движения и для определения своей собств. позиции в происходящей борьбе. Этот анализ приводил П. к выводу, что борьба бывает успешной только после надлежащей ее подготовки, что она только тогда дает существенные результаты, когда в нее втянуты массы, умеющие действовать в соответствии со своим правильно понятым интересом. Поскольку российский трудовой люд еще далек от верного осознания своего положения, постольку условий для переворота в России еще нет и все дело заключается в том, чтобы посредством постепенных социальных изменений повышать производительность труда и улучшать условия жизни масс, от которых только и зависит коренная "перестройка общественных учреждений". Существенной стороной социологич. идей П. является его анализ совершающегося в живой истории взаимодействия между "низами" и "верхами" общества. Рассматривая проблему "народа" (от него П. отличал "толпу", "собрание неделимых", не имеющих собств. сознания), фиксируя антагонистич. характер историч. движения, П. считал, что жертвы, приносимые нар. массами в их борьбе, не окупаются теми незначит. улучшениями, к-рые они завоевывают. В этом смысле П. не видел существенного прогресса в предшествующей истории. Она, по его мнению, и дальше будет такой же бессмысленной – до тех пор, пока нар. массы не приобретут, наконец, сознания своих собств. интересов. Тем не менее, по мнению П., "история должна быть осмысленным и правдивым рассказом о жизни массы; отдельные личности и частные события должны находить в ней место настолько, насколько они действуют на жизнь массы и служат к ее объяснению" (Полн. собр. соч., т. 3, СПБ, 1901, с. 114). С др. стороны, разбирая вопрос о сущности политич. власти, гос-ва, П. выдвигает ряд оригинальных положений, близких по сути к идеям "Писем без адреса" Чернышевского: в гос-ве П. видел эксплуататора общества, живущего по своим собств. законам, к-рые не может поломать даже правитель, желающий это сделать (характерны в этом отношении рассуждения П. по поводу Петра I, Меттерниха, Людовика XVI, связанные с уяснением вопроса о том, куда пойдет рус. самодержавие). Гл. силу обществ. развития П. видел в науке. Он провозглашал необходимость "...связать науку с жизнью..., чтобы везде практика была осмыслена наукою, и чтобы наука, с своей стороны,... сама опиралась на опыт и принимала в расчет его указания" (там же, т. 1, СПБ, 1894, с. 157). При этом П. подчеркивал более всего социальные функции науки, недооценивая подчас теоретико-познават. проблем науч. исследования. Своеобразие подхода П. к филос. проблематике заключалось прежде всего в его резкой, непримиримой борьбе против религии и разного рода "узколобого мистицизма" в науке, отвлекающих человечество с пути разумного прогресса и полностью отрицающих "...самые элементарные свидетельства опыта..." (см. "Идеализм Платона", 1861, там же, с. 262 и др.). "... Теория хороша только до тех пор, – писал П., – пока она вполне согласна с фактами и объясняет их совершенно удовлетворительно и без малейшего насилия" (там же, т. 3, с. 384). Противовес религии и идеализму П. видел в естеств.-науч. и филос. материализме. Еще работая в журн. "Рассвет", он всячески подчеркивал значение естеств.-науч. знаний. В нач. 60-х гг. значит. внимание он уделял популяризации филос.-материалистич. идей т.н. "вульгарных материалистов" – Фохта, Молешотта ("Физиологич. эскизы Молешота", 1861; "Процесс жизни", 1861; "Физиологич. картины", 1862). В трудах этих философов П. привлекало прежде всего то, что "...они отрицают всякие предвзятые теории, освобождаются от всяких предубеждений" (там же, т. 1, с. 314). Задаче борьбы с мистицизмом в науч. сознании была подчинена и блестящая пропаганда П. дарвинизма ("Прогресс в мире животных и растений", 1864). Решит. критик идеализма и метафизики, П., однако, не понимал и не умел оценить того рационального, что содержалось в прошлых и современных ему идеалистич. теориях. В идеалистич. философии (в частности, гегелевской) он усматривал в лучшем случае только диалектич. фокусы, ничего не дающие реальной жизни спекуляции; в идеализме он видел теоретич. оправдание эксплуатации. Говоря о диалектике, П. почти всегда употреблял это слово как синоним абстрактного способа рассуждения, "фразерства", "споров на словах". Поэтому естественно, что, игнорируя сложный, диалектич. характер познания, фиксируемый идеализмом 19 в., при рассмотрении гносеологич. проблем П. склонялся к сенсуализму, полагая чувства критерием бытия или небытия предмета. Издеваясь над мечтаниями маниловского характера, выступая против действий, основывающихся на "авось", П. одновременно критиковал безмозглых "цеховых ученых", погрязших в плоском эмпиризме и не понимающих обществ. назначения науки ("Промахи незрелой мысли", 1864). Он указывал на созидат. роль творч. мечты, фантазии в деятельности ученого (эти его рассуждения высоко ценил В. И. Ленин, см. Соч., т. 5, с. 476; т. 38, с. 370). В области этики П. выступил наряду с Чернышевским одним из ярких представителей концепции разумного эгоизма. "Когда каждый человек будет относиться к каждому другому человеку совершенно разумно, тогда из этих разумных отношений вырабатывается такая сила, которая победит навсегда всякие враждебные влияния природы" (Полн. собр. соч., т. 3, с. 193). Выступая за подчинение нравств. идеала требованиям разума, П. видел гл. свою цель в разрушении традиц. моральных принципов, в расшатывании нравств. оков совр. ему общества, посредством к-рых правящий класс пытался сохранить свое господство над обществ. сознанием. Разоблачая эксплуататорскую сущность зап.-капиталистич. порядков, выступая против частной собственности – "элемента присвоения", к-рая "...преобладает во всех существующих обществах, везде и всегда искажает природу человека и во всех бедствиях частной и общественной жизни является единственной причиной страданий и преступлений" (там же, т. 2, СПБ, 1894, с. 559), П., однако, видел утопичность многих социалистич. проектов. Веря в конечное торжество социализма как строя социального равенства, строя разумных человеч. отношений ("... упадет когда-нибудь и тираническое господство капитала"), он не верил в скорое его осуществление; он был далек от народнич. идей о социалистич. природе рус. крестьянства, о патриархальной общине как опорном пункте социализма. Убежденный сторонник реализма во всем (П. так и называл свое мировоззрение: "реализм"), П. остро полемизировал с представителями "чистого иск-ва" и утверждал воспитат. задачи художеств, творчества. Правда, и в этой своей полемике (как и в борьбе против философии Гегеля, как и в случае восстания против обществ, нравственности) П. доходил иногда до крайностей, до провозглашения "строжайшей утилитарности" иск-ва и рассмотрения художеств, творчества как одного из тормозов науч. прогресса, до отрицания принципа художественности и ниспровержения Пушкина ("Разрушение эстетики", 1865; "Пушкин и Белинский", 1865). Ваяние, балет, музыку и нек-рые др. виды иск-ва П. считал бесполезными для человечества. Несомненная парадоксальность идей и творчества П., его внешняя непричастность ни к одному из обществ.-политич. направлений 60-х гг. и своеобразие его позиции внутри демократич. лагеря в значит, степени обусловили судьбу его идейного наследия в последующей идеологич. борьбе. Характерная черта этой судьбы состояла в том, что П. был зачислен в родоначальники т.н. рус. нигилизма, под к-рым понималось бездумное отрицание каких бы то ни было обществ. ценностей (семьи, нравственности, красоты, иск-ва, философии, идеалов и т.п.). Этому в немалой степени способствовало и то обстоятельство, что некоторые последователи Чернышевского, руководившие "Современником" после его ареста (Антонович и др.), не смогли понять позиций П., смысла и содержания его добавлений к прежней политич. программе, его настаивания на необходимости уточнения и конкретизации революц.-демократич. идей в новых условиях. Оценка П. как отца рус. нигилизма стала почти господствующей в рус. литературоведении и историографии вплоть до конца 19 в. Первый серьезный отпор этого рода взглядам с марксистских позиций был дан В. И. Засулич ("Писарев и Добролюбов"), к-рая, с одной стороны, показала необходимость определенных различий внутри демократич. идеологии 60-х гг., а с другой, – охарактеризовав взгляды П. как дальнейшее развитие идей Добролюбова, подчеркнула те идейные нити, к-рые связывали творчество П. с русской социал-демократией. В. И. Ленин назвал статью Засулич о П. (см. Соч., т. 37, с. 217) превосходной. Дальнейшим развитием марксистской оценки П. были статьи В. В. Воровского ("Базаров и Санин. Два нигилизма", 1909). Систематич. науч. изучение биографии и воззрений П. началось после революции 1917 (Е. Казанович, Д. И. Писарев, П., 1922; В. Переверзев, Нигилизм П. в социологич. освещении, "Красная Новь", 1926, No 6; Б. П. Козьмин, Д. И. П. и социализм, "Лит-ра и марксизм", 1929, кн. 4–6; его же, "Раскол в нигилистах", там же, 1928, кн. 2; В. Я. Кирпотин, Радикальный разночинец Д. И. Писарев, Л., 1929; Л. А. Плоткин, П. и лит.-обществ. движение 60-х гг., Л.–М., 1945, и др.). В послевоен. годы были подвергнуты детальному исследованию филос. взгляды П. После XX съезда КПСС были созданы условия для нового, свободного от предвзятых схем, многостороннего рассмотрения идейного творчества П. с учетом его своеобразия и оригинальности. Соч.: Полн. собр., т. 1–6, 5 изд. Ф. Павленкова, СПБ, 1909–13; Соч., т. 1–4, М., 1955–56; Две статьи Д. И. П. Публ. Ф. Ф. Кузнецова, в сб.: Из истории рус. журналистики, М., 1959; Намеки природы, "Рус. лит-ра", 1959, No 2; Смиренский Б., Неизвестный список стихотворения Д. П. "Ода на памятник императора Николая", там же, 1960, No 4; Розенберг Э. И., Неопубл. заметки Д. И. П., "О житии Игумена Даниила", "Тр. Новосиб. пед. ин-та", 1962, вып. 3. Лит.: Шелгунов Н., Бессилие мысли и сила жизни, "Дело", 1870, No 5; Mихайловский Н. К., Из лит. и журн. заметок 1874, Полн. собр. соч., 4 изд., т. 2, СПБ, 1907; Водовозов Н., Д. И. П., как экономист, в кн.: Экономич. этюды, СПБ, 1907; Соловьев ?. ?., Д. И. П., Берлин–П., 1922; Неизданная ст.н. В. Шелгунова, о добролюбовцах и писаревцах, публ. Г. Прохорова, в кн.: Лит., наследство, No 25–26, М., 1936; Мещеряков Н. Л., Эволюция миросозерцания Д. И. П., "Изв. АН СССР. ОЛЯ", 1941, No 1; Беляев М. Ф., Д. И. П. об интересе, Иркутск, 1950; ?рокофьев В. И., Обществ.-политич. и филос. взгляды Д. И. П., М., 1952; Шварцман А. Л., Д. И. П. и рус. естествознание, М., 1955; Mир-Бабаева Л. X., Д. И. П. и "Современник", Ер.,1956 (Автореферат дисс.); Юшко А. Ф., Материализм Д. И. П., "Уч. зап. Харьк. ун-та", 1957, т. 96; Ларионов Л. И., К вопросу о социологич. взглядах Д. И. П., "Тр. Магнитогор. пед. ин-та", 1959, вып. 1; Маслин А. Н., Материализм и рев.-демократич. идеология в России в 60-х гг. XIX в., М., 1960; Логачев Г. В., Д. И. П., Липецк, 1960; Галактионов А. и Никандров П., История рус. философии, М., 1961; Плоткин Л. ?., Д. И. П., М.–Л., 1962; Каллер А. И., Этич. взгляды Д. И. П., М., 1962; Станис Л. Я., Осн. черты мировоззрения Д. И. П., М., 1963; Попов И. В., Д. И. П. перед судом либералов и охранителей, "Уч. зап. Куйбышев, гос. пед. ин-та", 1964, вып. 46; Голубев А. Н., К вопросу о формировании материалистич. взглядов Д. И. П., "ФН" (НДВШ), 1964, No 2; Ильин В. В., П. и Добролюбов, "Уч. зап. Моск. гос. пед. ин-та", 1964, No 213; Кузнецов Ф., Журнал "Русское слово", М., 1965; Демидова Н. В., Д. И. П. и нигилизм 60-х гг., "Вестн. ЛГУ", 1965, No 5, вып. 1; Виленская Э., Революц. подполье в России (60-е годы XIX в.), М., 1965; Варустин Л. Э., Журн. "Русское слово", Л., 1966; Соquar ?., D. Pisarev, P., 1946; Russian thought and politics, Camb. (Mass.), 1957. Библ.: Бухштаб Б. Я., Д. И. П. Указатель осн. лит-ры, Л., 1940; История рус. лит-ры XIX в. Библ. указатель, М.–Л., 1962, с. 539–44. А. Володин. Москва. ... смотреть

ПИСАРЕВ ДМИТРИЙ ИВАНОВИЧ

[2(14). 10.1846, с. Знаменское, ныне в Липецкой обл., — 4(16).7.1868, Дуб-бельн, ныне Дубулты, близ Риги, похоронен в Петербурге], публицист, лит. критик, философ-материалист. Окончил ист.-филол. ф-т Петерб. ун-та (1861). С 1859 вёл библ. отдел в журн. «Рассвет», предназначавшемся для «взрослых девиц»; выступил с рядом статей по вопросам жен. эмансипации. В 1861—66 ведущий критик и идейный руководитель журн. «Русское слово». В 1862—66 за выступление в защиту А. И. Герцена отбывал заключение в Петропавловской крепости, где написал более половины своих сочинений. В последние годы жизни сотрудничал в журн. «Дело» и «Отечественные записки». В идейной борьбе эпохи реформ 60-х гг. 19 в. сформировались «нигилистические», а по сути демокр., рев. и социали-стич. взгляды П. Опираясь на идеи Н. Г. Чернышевского, П. развивал преим. критич. сторону рев. идеологии (неприятие абсолютистского гос. строя, крепостничества, либерализма, ухода образованной части общества в цеховую науку и чистое иск-во). Видя гл. социальную задачу и цель собств. деятельности в разрешении вопроса о «голодных и раздетых», в перспективе П. считал возможным осуществление социалистич. идеала. По П., самой природе человека, на протяжении тысячелетий искажаемой «элементом присвоения», соответствует такой тип социально-полит. устройства, в к-ром воплотится человеческая солидарность и «общедоступное счастье». Будучи сначала сторонником рев. пути развития (прокламация против Шедо-Ферроти, 1862), в 1863—64 П. стал разрабатывать программу достижения социализма помимо «ист. событий», с помощью постепенных социальных изменений и подготовки сознания общества через просвещение народа («Реалисты», 1864). Большую роль в этом процессе П. отводил развитию опытной науки и знания («Цветы невинного юмора», 1864). Идеал П. предполагал коренное изменение человеческой личности, всемерное духовное развитие и развёртывание её свободы. В центре антропологич. концепции П. — борьба за освобождение человека от всех видов духовного подавления: гос. деспотизма, религ. верований, моральных кодексов, полит. и идеологич. догматов. По мысли П., до тех пор пока люди не научатся самостоятельно действовать во всех сферах жизни, они останутся несвободными. Ближайшей задачей П. считал подготовку образованных людей, способных стать проводниками передовой обществ. мысли в широкие нар. массы. В ст. «Народные книжки» (1861) П. сравнивал цели деятельности поэта и учителя: тот и другой призваны ликвидировать вековой разрыв между образованными классами и народом. Воздействие на общество, по П., состоит в выработке и пропаганде идеала нового обществ. устройства, к-рый сочетал бы особенности рус. нац. уклада с опытом европ. полит. жизни. Центр. место в программе П. занимает понятие «настоящего дела», включающее разл. пути «эмансипации человеческой личности» — пропаганду естеств.-науч. знаний и материалистич. идей (органичных, по мнению П., для трезвого рус. ума), а также пед. деятельность, ведущую к формированию нового поколения самостоятельно мыслящих людей («Схоластика XIX века», 1861). На этой основе строится пед. идеал П.: «Кто в молодости не связал себя прочными связями с великим и прекрасным делом или по крайней мере с простым, но честным и полезным трудом — тот может считать свою молодость бесследно потерянною, как бы весело она ни прошла и сколько бы приятных воспоминаний она ни оставила» («Мысли о рус. романах», 1863). К осуществлению «настоящего дела» призвано только ещё формирующееся поколение, т. е. «новые люди» — «мыслящие работники, любящие свою работу». Представление о том, какими должны быть «новые люди», П. основывал на «теории разумного эгоизма»: человеческой природе свойственны «величайшие подвиги полезного труда» (так же, как и самые низкие проявления нравств. распущенности); при благоприятных условиях в человеке усиливаются и развиваются самые благородные стремления, и потому долг, труд и наслаждение составят единое целое («Разрушение эстетики», 1865). Уже в современном ему поколении П. видел людей, способных воспитать в себе твёрдую волю, способность к нетрадиц. мышлению и приобретению разносторонних знаний, что даёт им возможность отойти от общепринятых норм обществ. жизни и смотреть в будущее («Базаров», 1862). Формирование людей нового типа П. связывал с перестройкой всей системы ср. и высш. образования в направлении разностороннего развития подрастающего человека, подготовки его к дальнейшему самообразованию и практич. деятельности. В программных пед. статьях «Наша университетская наука» (1863) и «Школа и жизнь» (1865) П. выступил последовательным сторонником реального образования. Полемизируя с защитниками классич. школы (M. H. Катковым и др.), П. выдвинул следующие тезисы в защиту реализма: знания о природе соответствуют естеств. потребностям дет. ума; изучение естеств. наук, тесно связанных с живой действительностью, не может стать «мёртвым капиталом», чем бы человек впоследствии ни занимался; естеств. науки образуют сферу чистого знания, независимого от полит. и идеологич. установок; методы естествознания (наблюдение и опыт) наилучшим образом способствуют развитию мыслительных способностей. Все шк. дисциплины П. разделял на образовательные и прикладные. Среди первых ведущую роль он отводил математике, выступал за усиление её преподавания. Усматривая гл. задачу школы в развитии у учеников самостоят. мышления и привычки к систематич. труду, П. оказывался близким к сторонникам классич. образования, расходясь с ними в понимании способов достижения образоват. целей. Основой гимназич. курса П. предложил сделать изучение математики и естеств. наук, сохранив преподавание закона Божьего, рус. грамматики и иностр. языков. Опровергая аргументы в пользу изучения древних языков, П. утверждал, что новые языки также развивают ум, придают ему гибкость и способность проникнуть в мировоззрение другого народа. Для образованного рус. человека достаточно знания англ., франц. и нем. языков, открывающего возможности для приобщения к 3 богатейшим культурам. Большое внимание П. уделял соблюдению гигиенич. норм шк. жизни, считал совр. ему шк. программы чрезмерно перегруженными предметами, не способствующими умственной деятельности, что негативно отражается как на духовном, так и на физич. развитии ребёнка. П. предложил исключить из гимназич. курса историю, полит. географию, химию и естеств. историю, полагая, что эти дисциплины нужно осваивать самостоятельно, имея надёжный образоват. фундамент и владея методологич. аппаратом. Он отмечал, что в шк. преподавании этих предметов обычно преобладают фрагментарность и зубрёжка, ведущие к потере интереса к знанию как таковому. Преподавание отеч. истории П. связывал с курсом словесности с целью формирования истинного патриотизма, основанного на глубоком восприятии родной литры. Эстетич. вкус и любовь к отеч. словесности П. считал возможным привить посредством чтения и разбора лучших авторов, отказавшись от преподавания теории словесности и истории лит-ры. В состав общего образования, по мысли П., непременно должен быть включён физич. труд (к к-рому ребёнка необходимо приучать с малолетства). Программа шк. образования П. была призвана сократить разрыв между гимназич. курсом и новейшими науч. достижениями за счёт глубокого изучения сравнительно небольшого числа дисциплин. Важной стороной этой программы было чёткое разделение между общим образованием и специальностями, преподавание к-рых было подчинено в ней осн. направлению общего образования. Резкой критике П. подверг современное ему университетское образование. Университет, по мнению П., не даёт ни основательной науч. подготовки, ни практич. специальности. Жёсткое деление на факультеты, обязательные экзамены, а также служебные преимущества, предоставляемые выпускникам ун-тов, препятствуют самостоят. выбору предметов для изучения. П. полагал, что высш. образование получит практич. смысл, если оно станет результатом личного труда студента по освоению тех науч. дисциплин, в к-рых он заинтересован. Широкое образование, развитие познават. интересов и трудовых навыков П. считал осн. средствами воспитания. Главное, от чего следует уберечь подростка или юношу, — это превращение в «человека толпы». Не следует поражать слишком сильно воображение ребёнка, препятствуя тем самым постижению мира через его собств. опыт, воспитывать в нём слепые симпатии или антипатии, не основанные на самостоят. духовной работе («Образованная толпа», 1867). Много внимания П. уделял жен. образованию, призванному формировать у девушек сознательное отношение к своим семейным и гражд. обязанностям. Многие публицистич. выступления П. казались читателю парадоксальными и эпатирующими, они не укладывались ни в одну из существовавших фил ос., социо-логич., пед. систем, часто были полемически заострены. «Нигилизм» П. делал его принципиальным противником любой устойчивой доктрины, открывая этим возможности для поиска новых путей к выдвинутому им социально-полит. и нравств. идеалу. Соч.: Соч., т. 1—4, М., 1955—56; Избр. произв., Л., 1968; Избр. пед. соч., М., 1984 (библ.); Ист. эскизы, предисл. и коммент. А. И. Володина, М., 1989. Лит.: Соловьев Е. А., Д. И. Писарев, его жизнь и лит. деятельность, СПБ, 1899; Цыбенко В. А., Мировоззрение Д. И. Писарева, М., 1969; Новиков А. И., Нигилизм и нигилисты, Л., 1972; Володин А. И., Карякин Ю. Ф., Плимак Е. Г., Чернышевский или Нечаев?, М., 1976, гл. 6; Короткое Ю. Н., Писарев, М., 1976; Лебедев A. A., Мыслящий пролетариат Писарева, М., 1977; Кузнецов Ф. Ф., Нигилисты? Д. И. Писарев и журнал «Рус. слово», М. Ю. Н. Короткое.... смотреть

ПИСАРЕВ ДМИТРИЙ ИВАНОВИЧ

(2(14).10.1840, с. Знаменское Орловской губ. 4(16).07.1868, Дубулты, близ Риги) публицист и литературный критик, просветитель-материалист. Окончил историко-филологический ф-т Петербургского ун-та; в 1861-1866 гг. ведущий сотрудник журн. *Русское слово*; за ст. о проправительственном публицисте бароне Фирксе, выпустившем за границей две брошюры против Герцена, П. около четырех с половиной лет отсидел в Петропавловской крепости; в 1866-1867 гг. он писал для журн. *Дело*; будучи на курорте на Балтийском побережье, утонул в море. П. одна из наиболее спорных фигур в истории рус. общественной, философской и литературно-критической мысли. Консервативный публицист И. Ф. Цион называл его *полупомешанным мальчиком*, Т. Масарик *enfant terrible* (*ужасным ребенком*), сорванцом рус. радикализма; критик Волынский писал о его якобы бешеном самодурстве; Зеньковский сближал его с Ф. Ницше, и т. д. Как правило, его считали родоначальником рус. нигилизма. В советский период негативных характеристик в адрес П. стало меньше, но разногласия в его оценке не сгладились. Так, В. Ф. Переверзев полагал, что нигилизм П. предвосхищал будущее построение рус. марксизма; др. авторы усматривали у П. эволюцию в направлении к народничеству, третьи настаивали на ненародническом характере его демократизма; в 40-60-х гг. в советской историографии фактически была снята преобладавшая в дореволюционной историографии тема писаревского нигилизма, возврат к этой теме наметился в последнее время в связи с постепенным преодолением в отечественной историографии идеологемы *классической русской философии*. Обобщающей категорией, наиболее адекватно отражающей характер мировоззрения П., можно считать понятие *просветитель*, но при учете того обстоятельства, что *рус. Просвещение*, достигнув в 60-е гг. XIX в. пика своего развития, тогда же вступило в стадию кризиса, из к-рого разные мыслители выходили разными путями. В общих рамках рус. Просвещения 40-60-х гг. XIX в. тип мировоззрения П. совпадает с типом мировоззрения Чернышевского и его соратников по журн. Современник*. Элемент нигилизма в становящемся просветительским мировоззрении П., выразившийся осенью 1861 г. в призыве бить направо и налево, разбить все, что можно разбить, значительно отделил его от более трезвого *Современника*, хотя и не вывел за пределы просветительской идеологии. Как просветитель, П. на стороне поборников *разума* и *правды* и непримиримый обличитель *врагов человечества*, невежества, застоя и бесправия; идея *естественных потребностей человека* главный критерий в его размышлениях по всем общественным вопросам. П. за развитие экономики России *на европейскую ногу*; он популяризатор идей естествознания и антропологии, причем именно в их европейском варианте. Позитивная социально-экономическая программа П. не разработана сколько-нибудь подробно, но осн. линии ее он наметил достаточно отчетливо; конечную цель мышления и деятельности каждого честного человека он видел в решении вопроса о голодных и раздетых людях. Соответственно предполагалась переделка всего строя экономических отношений. П. ориентируется в первую очередь на развитие промышленности, техническое переустройство об-ва, на формирование среднего сословия, к-рое он хотел бы превратить в *мыслящих реалистов*, на воспитание образованных фабрикантов и земледельцев, к-рые сочетали бы свою выгоду, выгоду рабочего и потребности окружающего мира. Тем самым объективно П. выступал как идеолог буржуазного пути развития России, хотя, будучи просветителем, разделял иллюзии просветительского надклассового, общечеловеческого по форме мировоззрения, не сознавая и не признавая себя представителем к.-л. одного сословия или класса. Стремление П. сконцентрироваться на вопросе о голодных и раздетых людях внесло в его мировоззрение социалистический элемент, но последний наличествует у него лишь постольку, поскольку он есть во всяком зрелом просветительстве. Расхождение между *Русским словом* и *Современником*, получившее название *раскола в нигилистах*, в числе прочего означало, что публицисты первого эволюционировали к *чистому* демократизму, лишенному народнической социалистической окраски, тогда как мн. соратники Чернышевского входили в число предтеч народничества, возлагая надежду на крестьянскую общину как исходный пункт будущего социализма в России. В сфере философии взгляды П. также не выходят за рамки просветительского мировоззрения. Он сторонник применения приемов опытных наук во всех сферах человеческого мышления, сенсуалист в теории познания, делающий упор на *поверке* чувствами и эмпирико-индуктивном методе, причем подкрепляющий свою позицию идеями естественно-научного материализма К. Фохта, Л. Бюхнера, Я. Молешотта, позитивизма О. Конта, эволюционной теории Ч. Дарвина. Специфика философских взглядов П. наиболее проявилась в его нигилистической установке в отношении к умозрительной философии, в нежелании находить рациональное в отрицаемых объектах. Усматривая, напр., у Гегеля только *диалектичес. кие фокусы*, П. лишал себя возможности обогатить свой эволюционный метод и давал повод для нападок на все свое мировоззрение. В сфере историософии осн. принцип П. признание зависимости исторического процесса от умственного прогресса, от запаса знаний в об-ве, от совокупности общественных идей. И этому принципу отнюдь не противоречат высказывания П. о связи социальных законов с естественными законами, о том, что в об-ве действует закон борьбы за существование, открытый Дарвином, что особую роль в об-ве играет труд и экономические условия существования народных масс и т. д. В философии истории зрелого Просвещения предполагается взаимодействие всех сторон и факторов общественной жизни (то, что критики Просвещения называют *порочным кругом*), и поэтому апелляция П. к материальным факторам исторического развития отнюдь не выводит его за рамки просветительской историософии: эти факторы составляют элементы *социологического реализма* в его концепции истории. В эпоху 60-х гг. XIX в., переполненную несбыточными ожиданиями и иллюзиями насчет массовых крестьянских восстаний, особым реализмом отличались взгляды П. на роль народных масс в истории, его мысль о том, что народ почти всегда и почти везде молчит и терпит, платит налоги и отдает в распоряжение мировых гениев достаточное количество *пушечного мяса*, что только в *великие минуты в истории человечества* слышится *великий глас народа*, но эти минуты обманывают общие ожидания и народ снова впадает в горькое разочарование и вековую апатию. В отечественной историографии существует т. зр., согласно к-рой П. является предтечей субъективного метода в истории. Он действительно считал, что история есть осмысление событий, исходя из личной позиции писателя. Но такая ценностная установка отнюдь не самобытная идея только П.; аналогично высказывался тогда Чернышевский и др. шестидесятники. Из всего мировоззрения П. наибольшие споры всегда вызывали его литературно-критические взгляды. Будучи первоначально сторонником *чистого искусства*, П. в дальнейшем дошел до отрицания искусства вообще, к-рое, как он считал, вредит общественному развитию и мешает молодежи посвятить себя спасительному естествознанию; по П., искусство мешает развитию науки, к-рая может вполне обойтись без искусства. Высказавшись за *разрушение эстетики*, доказывая, что нет принципов и законов искусства, П. радикально разошелся с концепциями Белинского, Чернышевского и Добролюбова. Особое видение им Пушкина как всего лишь великого стилиста, но не поэта, весьма нелестные высказывания о И. А. Гончарове, А. Н. Островском, др. рус. писателях создали П. дурную репутацию по горячим следам его несомненно утилитаристских и нигилистических высказываний. В судьбе П. и его идей есть своего рода парадокс: еще при его жизни возникла обличительная литература, направленная непосредственно против его идей; но в то же время он пользовался большой популярностью в об-ве, особенно среди молодежи: его увлекательными, едкими, остроумными статьями зачитывались; его влияние на молодежь было огромным. Это влияние не всегда оказывалось благотворным: нигилизм П. выступал несомненно дезориентирующим фактором. Но равнодействующая всех его идей была в конечном счете культуротворческой, способствующей движению рус. об-ва по пути исторического прогресса. Несомненен и большой вклад П. в рус. общественную и философскую мысль.... смотреть

ПИСАРЕВ ДМИТРИЙ ИВАНОВИЧ

(1840-68) рус. революционный публицист, литературный критик, философ-материалист. В 1862-66 находился в заключении в Петропавловской крепости. Один из ярких представителей школы Чернышевского, П, был последовательным противником феодальной и буржуазной морали. Отсюда революционно-просветительский, обличительный («нигилистический») пафос его выступлений, направленных на опровержение средневековых религиозно-нравственных догматов, идей авторитаризма и приспособленчества, проповедовавшихся идеологами буржуазного либерализма. Подлинная нравственность, по П., предполагает, «чтобы человек был самим собою, чтобы всякое чувство проявлялось свободно, без постороннего контроля и придуманных стеснений». Этическая концепция П. исходит из обусловленности существующих в об-ве моральных отношений и идей социальными отношениями. Поэтому всякое изменение нравственности обусловлено в конечном счете изменениями в области материальной жизни. Социальную апатию народных масс своего времени, неразвитость у крестьян чувства личного достоинства, наклонность бедняков к стихийному бунту П. рассматривал как результат воздействия «исключительных обстоятельств», в к-рые ставит трудящегося об-во, где господствует частная собственность. «Бедняк, которому общество отказывает в работе и в куске хлеба, должен поневоле вступить в открытую войну с этим обществом и вести эту войну всеми правдами и неправдами, силою и хитростью, нарушая безбоязненно и бессовестно все предписания нравственного закона». П. указывал на необходимость выработки морали «новых людей», революционеров, берущих на себя ответственность за судьбы народа. Вслед за Чернышевским П. давал революционную интерпретацию теории разумного эгоизма (Эгоизма теории), указывал на науку, рациональное знание как на основу новой нравственности. Умный человек, считал П., не может поступать безнравственно. «Новые люди не грешат и не каются; они всегда размышляют и потому делают только ошибки в расчете, а потом исправляют эти ошибки и избегают их в последующих выкладках. У новых людей добро и истина, честность и знание, характер и ум оказываются тождественными понятиями; чем умнее новый человек, тем он честнее, потому что тем меньше ошибок вкрадывается в расчеты, У нового человека нет причин для разлада между умом и чувством, потому что ум, направленный на любимый и полезный труд, всегда советует только то, что согласно с личною выгодою, совпадающею с истинными интерасами человечества и, следовательно, с требованиями самой строгой справедливости и самого щекотливого нравственного чувства». Основанная на знании убежденность в правоте своего дела, по П., одно из гл. нравственных качеств революционера. Признавая закономерность насильственной революции как возможного пути к будущему об-ву, П., однако, считал, что столкновения между народными массами и их угнетателями могут привести к разгулу страстей и излишнему кровопролитию, «понижающему нравственность» в об-ве. Чтобы избежать этого, необходимо высокое нравственное сознание революционных вождей, к-рые в ходе революции должны стремиться свести насилие к минимуму. Принципы революционной морали, разрабатывающиеся П., оказали влияние на совр. ему передовую молодежь и на революционеров последующих поколений. Вместе с тем стремление подчинить всю человеческую деятельность принципам утилитаризма свидетельствует об исторической ограниченности этической концепции П.... смотреть

ПИСАРЕВ ДМИТРИЙ ИВАНОВИЧ

рус. революционный публицист, литературный критик, философ-материалист. Сотрудник и идейный руководитель журнала “Русское слово” (с 1861). В 1862—66 — в заключении в Петропавловской крепости за выступление в защиту Герцена от нападок царского агента Фиркса (Шедоферроти). В 1867—68 сотрудничал в журналах “Дело”, “Отечественные записки”. Сформировавшиеся к концу 1861 демократические, революционные и социалистические взгляды П. (“Схоластика XIX века”, 1861; прокламация против Шедоферроти, 1862) переживают впоследствии значительную трансформацию: быстрое угасание поднявшейся в 1859— 61 революционно-освободительной волны все сильнее убеждает П. в отсутствии в России условий для совершения революции, в неспособности крестьянства освободить себя и построить свободное об-во. Гл. социальную задачу и вместе с тем цель собственной деятельности П. видел в разрешении “вопроса о голодных и раздетых людях”; отсюда защита П. социалистических идей (правда, ни одно из существовавших социалистических учений не удовлетворяло П.). Размышляя о закономерности и роли осуществляемого народом революционного насилия в истории (“Исторические идеи О. Конта”, 1865; “Мыслящий пролетариат”. 1865; “Популяризаторы отрицательных доктрин”, 1866, “Генрих Гейне”, 1867, и др.), П. выдвигал идею “химического” пути революции — постепенных социальных изменений, сводящихся к просвещению, увеличению производительности труда и улучшению условий жизни масс, как осн. предпосылок коренной “перестройки общественных учреждений”. Задачу просвещения народа П. возлагал на “мыслящих реалистов” — передовую интеллигенцию. Произв. последних лет жизни (“Французский крестьянин в 1789 году”, 1868, и др.) свидетельствуют о нарастании радикальной тенденции в мировоззрении П. Социально-политическая концепция П. обусловила определенный акцент и при рассмотрении философской проблематики, в частности борьбу против религии и разного рода проявлений “узколобого мистицизма” в науке, отвлекающих человечество с пути разумного прогресса и полностью игнорирующих “самые элементарные свидетельства опыта” (“Идеализм Платона”, 1861,и др.), отрицательное отношение П. к “умозрительной философии” Гегеля. Противовес идеализму П. усматривал в теориях естественнонаучного материализма — Я. Молешотта, К. Фохта, к-рым он давал положительную оценку (“Физиологические эскизы Молешотта”, 1861; “Процесс жизни”, 1861; “Физиологические картины”, 1862). Одним из первых в России П. пропагандировал дарвинизм (“Прогресс в мире животных и растений”, 1864). Склоняясь при рассмотрении гносеологических проблем к сенсуализму, П., однако, отрицательно относился к эмпиризму (“Промахи незрелой мысли”, 1864), указывал на созидательную роль творческой мечты. Этот призыв П. к творческой мечте высоко ценил Ленин. Убежденный сторонник реализма во всем, П. остро полемизировал с представителями “чистого искусства”, доходя в этой полемике иногда до провозглашения “строжайшей утилитарности” искусства и рассмотрения его как одного из тормозов научного прогресса (“Разрушение эстетики”, 1865; “Пушкин и Белинский”, 1865). Не лишенный крайностей, “нигилистический” радикализм П. выражал его непримиримость к самодержавно-крепостническим порядкам, ненависть к социальному паразитизму и приспособленчеству; вместе с тем он был обращен также против нек-рых иллюзии рус. революционной демократии конца 50—60-х гг. ... смотреть

ПИСАРЕВ ДМИТРИЙ ИВАНОВИЧ

(1840—68)—рус. революционный демократ, публицист, литературный критик, философ-материалист. В 1859 г., когда началась литературная деятельность П., он стоял на идеалистических позициях в эстетике, считая, что худож. творчество нейтрально и не должно «вмешиваться в жизнь». С 1860 г. происходит «крутой поворот» П. к материализму в философии и эстетике, переход к «реализму» («реалистической критике», «мыслящему реализму»). Гл. в реализме, как его понимал П.,— ориентация на опытное знание; любимый его девиз: «слова и иллюзии гибнут — факты остаются». Эта ориентация представлялась П. особенно плодотворной для литератур но-худож. критики, представителям к-рой требуются качества ученых и историков. Но поскольку «красота чувствуется, а не меряется аршином», критику и художнику важно установить творческий контакт с публикой, основанный на согге-реживании, «сочувствии», но при сохранении самостоятельности обеих сторон, не допускающей копирования чужих мнений. В эстетическом наследии П. наиболее основательно разработан вопрос об общественной роли иск-ва. Достижения выдающихся художников («титанов воображения»), считает П., сравнимы с открытиями великих ученых («титанов мысли») и с деятельностью руководителей народных движений («титанов любви»). Конечная цель иск-ва — быть полезным для «общей пользы или общечеловеческой солидарности». Высокие образцы художественности создаются талантом, искренностью, неравнодушием, к-рые противостоят рассудочности, бесстрастности. Процесс создания худож. образа сходен, согласно П., с образованием мечты и не похож на работу «фотографического станка». В то же время П. выступает против отвлекающей от жизни «наркотической мечты». Замечания П. о роли мечты в познании были высоко оценены Лениным (т. 29, с. 330). Справедливо критикуя идеалистическую эстетику «одряхлевших догматов», П. в то же время допускал ошибки в оценке нек-рых видов искусства, творчества ряда художников, особенно Пушкина. Вместе с тем это не было огульным и беспорядочным отрицанием иск-ва ради самого отрицания (как утверждают нек-рые поверхностные критики эстетики П.), а своеобразная, хотя и внутренне противоречивая позиция, занятая им в сложной идейно-философской и социально-политической борьбе 60-х гг. «Эстетики», по терминологии П.,— это лишь противники реализма (философы-идеалисты, клерикалы, всевозможные обскуранты, консерваторы, защитники салонного иск-ва), поддерживающие, каждый по-своему, негативные стороны жизни эксплуата. торского об-ва. Не учитывая своеобразия этой его терминологии, нельзя правильно понять и оценить саму его эстетическую позицию, сделав ошибочные суждения о нем как об отрицателе иск-ва и эстетики вообще. Считая вымыслом идеалистические концепции «абсолютной красоты», «бессознательного творчества» и т. п., П. полагал, что понятие красоты заключено в личности ценителя, а не в самом предмете. Это явилось отступлением от эстетики его учителя Чернышевского в сторону натурализма и утилитаризма. Соч. П., в к-рых получили отражение его эстетические взгляды: «Схоластика XIX века» (1861), «Реалисты» (1864), «Разрушение эстетики» (1865), «Пушкин и Белинский» (1865), «Мыслящий пролетариат» (1865), «Генрих Гейне» (1866).... смотреть

ПИСАРЕВ ДМИТРИЙ ИВАНОВИЧ

П́́ИСАРЕВ Дмитрий Иванович (1840—68), рус. публицист и лит. критик, революц. демократ. Призыв П. к «разрушению эстетики», его утилитарный подход к рус.... смотреть

ПИСАРЕВ ДМИТРИЙ ИВАНОВИЧ

(1840-1868), русский литературный критик, публицист. Родился 2 октября 1840 в с.Знаменское Орловской губернии в дворянской семье. В 1861 окончил истори... смотреть

ПИСАРЕВ ДМИТРИЙ ИВАНОВИЧ

ПИСАРЕВ Дмитрий Иванович (1840—1868) — литературный критик и публицист. В 1861 окончил историко-филологический факультет Петербургского ун-та и ста... смотреть

ПИСАРЕВ ДМИТРИЙ ИВАНОВИЧ

Писарев Дмитрий Иванович       (1840—1868), литературный критик, публицист, философ. В Петербурге с 1851. Окончил 3 ю петербургскую гимназию (1856... смотреть

ПИСАРЕВ ДМИТРИЙ ИВАНОВИЧ

1840 - 1868) - возглавляет собой одно из наиболее ярких идейных течений шестидесятых годов. Выступив в 1861 г. в качестве литературного критика в "Русском Слове", он быстро выдвигается в ряды передовых публицистов и становится идейным вождем целого поколения. Основные идеи, одушевлявшие передовых людей 60-х годов, были уже сформулированы непосредственными предшественниками Писарева - Добролюбовым и Чернышевским: это были - атеизм и материализм, уважение к человеческой личности и защита ее прав, преклонение перед разумом, как сильнейшим орудием в борьбе за освобождение личности против враждебных ей темных сил. Но у Писарева, доводившего до конца все свои взгляды с резкой прямолинейностью, эти идеи принимают форму одностороннего индивидуализма. Смысл движения 60-х годов заключался в борьбе с феодально-крепостным строем. Разночинец, в лице Писарева, осудил всю дворянскую культуру и в своей критике не оставил от нее камня на камне. На этой почве произошло расхождение с "отцами", людьми 40-х годов, которые тоже отрицали крепостническую действительность, но, осужденные на бездействие, могли только культивировать отвлеченный идеализм, далекий от насущных вопросов жизни. Разночинец же хотел действовать и противопоставил прекраснодушным идеалам дворянской интеллигенции позитивно-научное миросозерцание. "В науке и только в ней одной заключается та сила, которая... может... сформировать мыслящих руководителей народного труда" ("Реалисты"). Но наукой в 60-е годы считалось почти исключительно естествознание, которое и сделалось для Писарева предметом настоящего культа. Утилитаризм в морали и искусстве был уже провозглашен Добролюбовым и Чернышевским, но Писарев и здесь сказал последнее и самое крайнее слово в своем "Разрушении эстетики" и развенчании Пушкина. Писарев считал себя человеком среднего сословия, которое, по его мнению, одно только "действительно живет и движется". К нему одному он обращался и только в нем одном видел орудие, при помощи которого можно бороться с общественным злом.... смотреть

ПИСАРЕВ ДМИТРИЙ ИВАНОВИЧ

(1840 1868) возглавляет собой одно из наиболее ярких идейных течений шестидесятых годов. Выступив в 1861 г. в качестве литературного критика в "Русском Слове", он быстро выдвигается в ряды передовых публицистов и становится идейным вождем целого поколения. Основные идеи, одушевлявшие передовых людей 60-х годов, были уже сформулированы непосредственными предшественниками Писарева Добролюбовым и Чернышевским: это были атеизм и материализм, уважение к человеческой личности и защита ее прав, преклонение перед разумом, как сильнейшим орудием в борьбе за освобождение личности против враждебных ей темных сил. Но у Писарева, доводившего до конца все свои взгляды с резкой прямолинейностью, эти идеи принимают форму одностороннего индивидуализма. Смысл движения 60-х годов заключался в борьбе с феодально-крепостным строем. Разночинец, в лице Писарева, осудил всю дворянскую культуру и в своей критике не оставил от нее камня на камне. На этой почве произошло расхождение с "отцами", людьми 40-х годов, которые тоже отрицали крепостническую действительность, но, осужденные на бездействие, могли только культивировать отвлеченный идеализм, далекий от насущных вопросов жизни. Разночинец же хотел действовать и противопоставил прекраснодушным идеалам дворянской интеллигенции позитивно-научное миросозерцание. "В науке и только в ней одной заключается та сила, котораяи можети сформировать мыслящих руководителей народного труда" ("Реалисты"). Но наукой в 60-е годы считалось почти исключительно естествознание, которое и сделалось для Писарева предметом настоящего культа. Утилитаризм в морали и искусстве был уже провозглашен Добролюбовым и Чернышевским, но Писарев и здесь сказал последнее и самое крайнее слово в своем "Разрушении эстетики" и развенчании Пушкина. Писарев считал себя человеком среднего сословия, которое, по его мнению, одно только "действительно живет и движется". К нему одному он обращался и только в нем одном видел орудие, при помощи которого можно бороться с общественным злом. /Т. 20/... смотреть

ПИСАРЕВ ДМИТРИЙ ИВАНОВИЧ

(1840 1868) — российский общественный деятель, публицист и литературный критик, революционный демократ. Литературную деятельность начал в 1859 г. вел библиографический отдел в журнале «Рассвет» и публиковал критические статьи по литературе. В 1860—1866 гг. — ведущий критик и идейный руководитель журнала «Русское слово». В июле 1862 — ноябре 1866 г. за антиправительственный памфлет в защиту А. И. Герцена был заключен в Петропавловскую крепость, находясь в которой написал свои лучшие литературно-критические и публицистические статьи («Мыслящий пролетариат», «Цветы невинного юмора», «Мотивы русской драмы», «Реалисты», «Промахи незрелой мысли» и др.). В них выступал против авторитаризма и либерализма, пропагандировал распространение естествознания как средства просвещения, изложил программу революционеров-демократов, направленную на борьбу с существующим строем. В 1867—1868 гг. сотрудничал в журнале «Дело» и «Отечественные записки». Как философ-материалист, отрицал идеализм и религию; решающую роль в истории отводил людям физического труда и народным массам; признавал закономерность и необходимость революции. Выдвинул принцип «экономии умственных сил» для сосредоточения всего запаса человеческих знаний для разрешения вопроса о «голодных и раздетых людях». Обосновал социологическую «теорию реализма» и программу достижения социализма путем роста народного самосознания в ходе экономического развития и распространения рабочих ассоциаций.... смотреть

ПИСАРЕВ ДМИТРИЙ ИВАНОВИЧ

ПИ́САРЕВ Дмитрий Иванович (1840—68), русский критик, публицист. Статьи, в т. ч. «Идеализм Платона», «Схоластика XIX века», «Стоячая вода», «Писемский, ... смотреть

ПИСАРЕВ ДМИТРИЙ ИВАНОВИЧ

(1840-1868) - рус. революц. демократ, публицист и лит. критик, последователь Н. Г. Чернышевского, убежденный материалист и атеист. Хотя П. и не преодолел идеализма в понимании общества, в объяснении причин возникновения религии он вплотную подошел к их материалист, трактовке. В статье «Идеализм Платона» (1861) он пишет, что «романтизм» (так П. по цензурным соображениям называет христианство) создается воображением на почве бедствий и страданий. Важную роль в проявлении «необузданного идеализма» играла, по мнению П., фантазия. П. близко подошел к пониманию религии как опиума народа, видел ее связь с царствующим злом. Большое место в творчестве П. занимала пропаганда достижений естествознания, в особенности теории Ч. Дарвина, материализма и атеизма. ... смотреть

ПИСАРЕВ ДМИТРИЙ ИВАНОВИЧ

(1840-1868) рус. революц. демократ, публицист и лит. критик, последователь Н. Г. Чернышевского, убежденный материалист и атеист. Хотя П. и не преодолел идеализма в понимании общества, в объяснении причин возникновения религии он вплотную подошел к их материалист, трактовке. В статье «Идеализм Платона» (1861) он пишет, что «романтизм» (так П. по цензурным соображениям называет христианство) создается воображением на почве бедствий и страданий. Важную роль в проявлении «необузданного идеализма» играла, по мнению П., фантазия. П. близко подошел к пониманию религии как опиума народа, видел ее связь с царствующим злом. Большое место в творчестве П. занимала пропаганда достижений естествознания, в особенности теории Ч. Дарвина, материализма и атеизма.... смотреть

ПИСАРЕВ ДМИТРИЙ ИВАНОВИЧ

ПИСАРЕВ Дмитрий Иванович (1840-68) - русский публицист и литературный критик. С нач. 1860-х гг. ведущий сотрудник журнала "Русское слово". В 1862-66 заключен в Петропавловскую крепость за антиправительственный памфлет. В нач. 1860-х гг. выдвинул идею достижения социализма через индустриальное развитие страны ("теория реализма"). Пропагандировал развитие естествознания, которое считал средством просвещения и производительной силой. Высоко оценивал роман Н. Г. Чернышевского "Что делать?", творчество И. С. Тургенева, Л. Н. Толстого, Ф. М. Достоевского. С нигилистической позиции отрицал значение творчества А. С. Пушкина для современности. Главные труды: "Очерки из истории труда", "Базаров", "Реалисты", "Разрушение эстетики", "Генрих Гейне".<br>... смотреть

ПИСАРЕВ ДМИТРИЙ ИВАНОВИЧ

Писарев, Дмитрий Иванович (2 окт. 1840, им. Знаменское, Орлов. губ. — 4 июля 1868, в Дуббельне) — лит. критик, публицистПсевдонимы: Волинадо; Д. П.; Д... смотреть

ПИСАРЕВ ДМИТРИЙ ИВАНОВИЧ

(1840-68), публицист, критик. С начала 1860-х гг. ведущий сотрудник журнала Русское слово . В 1862-66 заключен в Петропавловскую крепость за антиправительственный памфлет. В начале 1860-х гг. выдвинул идею достижения социализма через индустриальное развитие страны ( теория реализма ). Пропагандировал естествознание, которое считал не только средством просвещения, но и производительной силой. С нигилистических позиций оценивал значение творчества А. С. Пушкина для современности.... смотреть

ПИСАРЕВ ДМИТРИЙ ИВАНОВИЧ (184068)

ПИСАРЕВ Дмитрий Иванович (1840-68), русский публицист и литературный критик. С нач. 1860-х гг. ведущий сотрудник журнала "Русское слово". В 1862-66 заключен в Петропавловскую крепость за антиправительственный памфлет. В нач. 1860-х гг. выдвинул идею достижения социализма через индустриальное развитие страны ("теория реализма"). Пропагандировал развитие естествознания, которое считал средством просвещения и производительной силой. Высоко оценивал роман Н. Г. Чернышевского "Что делать?", творчество И. С. Тургенева, Л. Н. Толстого, Ф. М. Достоевского. С нигилистической позиции отрицал значение творчества А. С. Пушкина для современности. Главные труды: "Очерки из истории труда", "Базаров", "Реалисты", "Разрушение эстетики", "Генрих Гейне".... смотреть

ПИСАРЕВ ДМИТРИЙ ИВАНОВИЧ (184068)

ПИСАРЕВ Дмитрий Иванович (1840-68) , русский публицист и литературный критик. С нач. 1860-х гг. ведущий сотрудник журнала "Русское слово". В 1862-66 заключен в Петропавловскую крепость за антиправительственный памфлет. В нач. 1860-х гг. выдвинул идею достижения социализма через индустриальное развитие страны ("теория реализма"). Пропагандировал развитие естествознания, которое считал средством просвещения и производительной силой. Высоко оценивал роман Н. Г. Чернышевского "Что делать?", творчество И. С. Тургенева, Л. Н. Толстого, Ф. М. Достоевского. С нигилистической позиции отрицал значение творчества А. С. Пушкина для современности. Главные труды: "Очерки из истории труда", "Базаров", "Реалисты", "Разрушение эстетики", "Генрих Гейне".... смотреть

T: 60